– Хотела бы предупредить, панночки, – голос королевской сестры дрогнул, – не стоит разгуливать по этому дому в одиночестве… он очень старый. И заблудиться легко.
Не то она хотела сказать.
А что?
– Если вам что-то понадобится, вызовите горничную. – Панна Клементина остановилась перед глухой, какой-то слишком уж тяжелой с виду дверью. – А теперь, панночки, нас ждут. Надеюсь, вас поставили в известность, что все конкурсантки обязаны носить те наряды, которые для них выберут…
Дверь поддалась не сразу.
Комната.
Огромная, показавшаяся сперва необъятной.
Белые стены. И белый потолок куполом. Белый мраморный пол, белая мебель, пожалуй излишне вычурная, белые вазы и букеты белых же роз. Огромные окна, задернутые полупрозрачной белой кисеей, и зеркала, в которых отражается все та же невыносимая белизна…
– Прошу вас. – Панна Клементина вошла, единственное серое пятно на белом полотне комнаты. – Сейчас вам помогут раздеться…
– Что, совсем? – не удержалась панночка Белопольска, испытывавшая преогромное желание спрятаться. Себастьян ей не позволил.
– Совсем.
– Но…
– Вы стесняетесь?
– Да…
– Позвольте вам напомнить, что в Цветочном павильоне нет мужчин. А мерки удобней снимать на голое тело…
…голое тело – это несколько экстравагантно и, мягко говоря, подозрительно. Зато хороший шанс рассмотреть кандидаток.
– В любом случае вам выдадут другое белье… и не только.
– Меня и собственное устраивает, – подала голос Эржбета, проведя рукой по стене.
– А я не конкурсантка… – Евдокия попятилась к двери, но была остановлена панной Клементиной.
– Это не имеет значения. Вы живете в Цветочном павильоне, а значит, подчиняетесь его правилам. Девушки, я понимаю ваше смятение и смущение. Возможно, вам многое здесь покажется странным, неправильным… неприемлемым… но помните, что правила эти придуманы не мною.
А кем? Себастьяна все больше занимал этот вопрос.
– И у вас есть выбор. Уйти сейчас или принять заботу о вас…
Забота? Интересная у них здесь выходит забота. С хорошим таким запашком…
– …как данность.
Евдокия вздохнула и от двери отступила.
– В конце концов, – Клементине удалось изобразить улыбку, – вам ли друг друга стесняться?
И красавицы, переглянувшись, пожали плечами. Карезмийка же, прислонив топор между двумя золочеными рамами, сказала:
– Нет в наготе стыда.
И потянулась к ремешкам доспеха…
…а вот ширмочку могли бы и поставить. С ширмочкой Себастьяну было бы уютней. Да и не только ему, это карезмийке просто. Доспех сняла, сапоги стянула, сбросила штаны и поддоспешник, оставшись в простой полотняной рубахе. Под мышками расплылись круги пота, да и на груди ткань потемнела, пропитавшись испариной, но карезмийка на этакие мелочи внимания не обращала.
Поднявшись на цыпочки, она потянулась, смачно, до хруста в костях…
И Себастьян очнулся.
Что делать?
Раздеваться. Красавицы, кажется, пришли к подобному же выводу. Богуслава, уставившись в зеркало, точно зачарованная собственным отражением, расстегивала пуговицу за пуговицей. Эржбета уже избавилась от цветастого жакетика и возилась с юбками. Эльфийка, облюбовавшая дальний угол, что-то тихо говорила Евдокии, и та кивала, соглашалась, но упрямо поджатые губы говорили, что согласие это – временная мера, и происходящее Евдокии очень не по вкусу.
– Панночка, вам особое приглашение требуется? – сухо поинтересовалась Клементина.
И отобрала ридикюль.
Ничего-то там важного не было, кроме, пожалуй, семечек и пирожков с печенкой, купленных у лоточницы на площади исключительно из врожденной Себастьяна предусмотрительности.
И подсказывала интуиция, что пирожки не вернут.
– Позже ваши вещи подвергнутся досмотру…
