обращены взгляды всех девушек королевства. Она станет для них примером, образцом, идеалом…
Панна Клементина развернулась и, подхватив серые юбки, направилась в глубь дома. Она не сказала ни слова, однако девушки гуськом устремились за той, от мнения которой будет зависеть многое.
– …и кристально чистая репутация – важнейшее из условий…
– Лицемерка, – прошептала Иоланта, глядя в спину женщины с откровенной ненавистью.
– Почему?
– У самой любовник, а нам мораль читает…
– Откуда ты…
– Оттуда. Думаешь, я не знаю, к кому мой папаша ездит? Ладно, не бери в голову. – Она вдруг спохватилась и, остановившись перед очередным зеркалом, которых в Цветочном павильоне было как-то слишком уж много, заправила за ухо темную прядку. – Она незаконнорожденная дочь короля… не нынешнего, конечно, предыдущего…
Иоланта от зеркала отвернулась, а отражение ее в нем вдруг замерло и, показалось, подмигнуло Себастьяну… нет, определенно с этим местом неладно.
– Ее и замуж не выдали, чтобы не плодить претендентов на престол. Она и притворяется этакой… поборницей приличий. А на самом деле давно уже с моим папенькой… он хотел на ней жениться, а не… и маме обидно.
Иоланта вздохнула.
А отражение скривилось и подернулось мутноватою пленкой. Запах гнили стал отчетливей, и панночка Белопольска, схватив красавицу за руку, дернула:
– Идем, а то отстанем…
– Ну да, конечно… нам прямо. Знаешь, она меня ненавидит и попытается выжить… и если вдруг, то… мне как-то не по себе здесь. Зябко.
– Из-за сквозняков. – Себастьян крепко держал девицу за руку, а та не делала попыток вырваться, шла покорно, только оглядывалась на зеркала. – Дом старый. Вот у нас в Подкозельске старых домов не так и много… у мэра есть, но я там бывать не люблю, вечно дует. И дядечка мой так и говорит, что старость никого не красит… а еще у него в доме одну красавицу до смерти заморили…
– Невинную?
Иоланта улыбнулась робкою вымученной улыбкой.
– Почему невинную?
– Не знаю, но во всех легендах если кого и убивают, то только невинных дев… невинность – опасная штука…
Панночка Белопольска захихикала, и от смеха ее зеркала помутнели.
…Аврелий Яковлевич должен знать, что с этим местом не так…
…и если знал, то отчего не предупредил?
…или не счел возможным, решив, что давнее зло спит? Если и так, то сон его стал тревожен. Себастьян чувствовал интерес дома, пока слабый, отдаленный, будто бы кто-то присматривается к гостям сквозь пелену многолетнего тумана…
– Невинную, точно. – Тиана говорила нарочито громко. Себастьян слушал суматошный пульс Иоланты, подмечая и внезапную бледность ее, и синеватую кайму вокруг губ. – И теперь, значит, призрак ее бродит по дому, пугая людей…
– Вы заставляете себя ждать. – Панна Клементина в зеркалах отражалась… иной?
Моложе.
Суше… а с чего они решили, будто колдовку надобно искать непременно среди конкурсанток? Чем она, женщина в сером бязевом платье, отделанном гишпанским кружевом, не кандидатура? Ей и подбираться-то к королю надобности нет, чай, сестра единокровная, пусть и по батюшке. А если живет в Гданьске, а не в какой-нибудь отдаленной безымянной крепостице, то и любимая.
Или терпимая, правильнее было бы сказать?
Ее терпят, о ней помнят, за ней признали право на эту жизнь, но притом посадили на поводок, лишив иных, сугубо женских надежд, сделав не то экономкой, не то распорядительницей королевского имущества. Обидно?
И сколько лет понадобилось, чтобы обида переросла в откровенную ненависть?
– Простите, панна Клементина. – Тиана старательно смущалась, но смущение выходило ненатуральным, однако вполне образу соответствующим. – Мы заблудились! Тут столько зеркал! И такие большие! А рамы роскошные совершенно… я никогда не видела, чтобы зеркала золотом обрамляли…
– Позолотой.
– …и еще мне кажется, что оттуда смотрят…
– Кажется.
Сухие слова и взгляд, внимательный, предупреждающий. Губы поджала, точно запирая то, что должно было быть сказано.
