– Брешешь! Быть такого не может!
– Я разве не рассказывал о заживо сожжённых деревнях? Посмотри на этот дом. Тут люди жили. Где они? А уменьшившееся вдвое население Киева за полгода оккупации? Тоже я придумал? В Хохланде не осталось ни одного еврея.
– И хрен на них. А где этот Хохланд?
– Это Украина. А кто следующий после евреев и цыган? Мы. Ты, я, комиссар, дети наши, наши семьи. Все, кто думает по-русски. Пока есть хоть один миллион русских – не будет им покоя. Вечно мы будем то царствие небесное строить, рай на Земле, коммунизм, что в принципе одно и то же, то добиваться справедливости.
– Всё, что ты сейчас сказал, мне до фонаря.
– А справедливое перераспределение нечестно нажитого? Не за это ли ты сел? У немцев тоже планируешь возмещать? У них не выйдет. У них поголовное стукачество. Тебя сдадут сразу же. А больше ты ничего не умеешь.
– Я воюю, но я сам по себе. Отвали от меня.
– Не выйдет. За тобой стоят люди. Я тебе тогда ещё сказал: ты или со мной, или труп.
Защёлкали затворы. Я улыбнулся, протянул руку с гранатой на раскрытой ладони. Надо отдать должное Брасеню, он побледнел, но даже не дёрнулся, хотя его подручные растворились в воздухе.
– Тебе снайпер совсем мозги отстрелил, или у тебя колокольчик чугунный? – ухмыльнулся Брасень.
Я подошёл к нему, вложил гранату в его руку, сжал ее, шепнул ему на ухо:
– Притворяюсь психом отмороженным. Отличная легенда. Я же трижды контужен. Советую.
Брасень ухмыльнулся кровожадно, обернулся на звук – это возвращались его подручные:
– Пшли вон, шакальё сыкливое!
Потом мне:
– Зачем я тебе? Мне больше по душе роль простого смертника.
– Использовать тебя как смертника – непозволительная роскошь. Ты коронован? Общак держал?
– Ну?
– Не запряг! Ты в армии, а не на малине! Отвечать как положено, волчара лагерная!
– А ты на меня не рыкай, начальничек тоже мне нашёлся! Коронован, держал.
– Будешь у нас ротным старшиной.
– Да ты чё, Медведь, какой я, к херам, старшина? Да и есть старшина уже.
– Он не справляется со своими обязанностями – он, крыса, ворует у роты, люди до сих пор не кормлены, боепитание не налажено, трофеи не собраны и не распределены, раненые не эвакуированы, павшие не захоронены. Он скоро возьмёт самоотвод.
– А он об этом знает?
– Зачем расстраивать его раньше времени? Пусть ему сюрприз будет.
Ухмылка Брасеня трансформировалась в кровожадный оскал:
– Ха, мне начинает нравиться с тобой работать!
– Ага. Если забудешь, что для меня мои бойцы – дети родные, а сослуживцы – братья, то тоже быстро заболеешь крысиной болезнью.
– Чем?
– Острым отравлением через внезапное увеличение содержания свинца в организме.
Брасень сначала хлопал глазами, потом начал ржать. Не дав ему просмеяться, вытолкал его к выходу:
– Срочно принимайся за наведение порядка. Трофеи собрать, распределить боеприпасы и продукты по-братски, эвакуировать раненых. Вперёд!
– Сколько людей у меня? Сколько дашь?
– У меня нет тыловой службы. И не будет тыловиков. Нет боя – хоть всех бери. В бою – и ты, и я такие же смертники. Усёк?
– Усёк.
– Пойдём, комиссар. Чую, немец попрёт скоро, а у нас – огневые непонятно как расположены. Бойцы не кормлены, патроны на исходе. И где этот ротный, сука?
Первую атаку немцев отбили с трудом. Они воспользовались прорехами в нашей системе обороны, через не простреливаемые участки прорвались. Пришлось действовать штыками и прикладами. Отбились, потеряв ещё десяток человек убитыми и ранеными. Пришлось срочно перераспределять сектора обстрела и расположение имеющихся пулемётов и стрелков. Сплошной линии огня создать не удалось. Но вторая атака была намного слабее. Опять потери. Патронов осталось очень мало. Из мосинок больше не стреляли – патроны отдали пулемётчикам, раздали трофейное оружие и боеприпасы.
Опять изменил структуру обороны. В домах оставил гарнизоны, забаррикадировавшиеся в домах, и мобильный резерв в дюжину бойцов держал у себя.
