– И его тоже уничтожим! Спасибо тебе, пехота! Как звать-то?
– Виктор.
– Я Антон. Комбат. Только от батальона у меня видишь что осталось? Мы тут у тебя покуролесим до утра. Сейчас пушки разобьём, поедем немца пугать. Присоединяйся!
– С удовольствием! Только людей у меня мало осталось.
– Да, неслабо вы тут повоевали. – Мы пошли обратно, вниз. – Комдив очень доволен, он на НП полка за боем следит. Представление на тебя написал, а тут твой политрук пришёл, говорит, ты от командования самоустранился, в отбитом танке отсиживаешься. А командует какой-то штрафник.
– Я и есть тот штрафник.
– А, вот в чём дело! Я думал, ты ротный. Я слышал, как полковник по телефону барабанные перепонки рвал. Думал, тебе.
– А я-то думаю, что за отделение так резво в атаку шло? А это ротный реабилитируется.
Танкист хмыкнул, пожал мне руку, полез в танк. Он чуть вывел танк из укрытия, повернул башню, ещё чуть прополз вперёд. Танковая пушка плюнула огнём, потом быстро ещё два раза. Проехал чуть вперёд – ещё два выстрела, быстро сдал назад, спрятавшись за дом. Потом пополз на другую сторону – решил вторую пушку разбить из-за того угла.
Второй танк стоял перед левым нашим «бастионом», заливал огнём и свинцом окна дома на малейшую вспышку оттуда.
Я собрал людей, сколько смог, повёл на штурм левофлангового дома. Управились быстро – немцев было только трое, не смогли сбежать.
А потом верхом на танках ходили в набег на немцев. Все шесть человек. Немца попугали, пушки до конца расплющили, захватили два пулемёта, автоматы (винтовки не брали), гранаты, боеприпасы, фляги и ранцы, портупеи с кобурами, планшетку и бинокль убитого артиллерийского офицера. Так же, верхом, вернулись. Танкисты поставили машины под стены центрального дома, оставили нам их выгружать, сами пошли помогать своим техникам- ремонтниками оживлять, как они сказали, Т-28 (оказалось, так называется отбитый мною танк).
Я вздохнул глубоко. Устал безумно. Да, не мальчик уже – несколько суток почти без сна и еды бегать под пулями. Но надо! Пора собирать камни. В смысле людей. Ротного опять не видать и не слыхать. Значит, опять мне. Девиз ежанутых: если не я, то кто? Я – явно ежанутый.
Прямо под ноги мне выкатился откуда-то Кот.
– Командир! Казачок вернулся. Тебя ищет.
– Пустой?
– Не, с мешком.
– Кот, ты что жуёшь?
– Колбасу. Будешь?
– Ты ещё спрашиваешь? Ох, Кот, доберусь я до тебя, хвост-то тебе укорочу, – бухтел я. Отломил от того полукруга, что он мне дал, половину, вторую протянул обратно.
– Поражаешь ты меня, командир.
– Чем же?
– Что ты мне обратно суёшь? Думаешь, у меня больше нет? Ешь, ешь. А почему ты меня не пристрелил?
Переход с темы на тему был таким неожиданным, что я поперхнулся.
– В смысле?
– Я же тебя пасти приставлен, в спину тебе стрелял. Я думал, прибьёшь.
Я сосредоточенно жевал. Потом спросил:
– А сам не догадываешься?
– Нет.
– Ну, и живи в счастливом неведении. Долго ещё?
– Пришли уже. Ваня?
– Тут он, командир, – раздался тихий шёпот как из-под земли. Они в яме сидели.
– Так, Ваня. Мне некогда с ним возиться. Дознание умеешь делать?
– На дознании был. Только дознавали меня.
– Вот и хорошо. А ты, Кот?
– Не, я боец. Не следователь.
– Осназ? Вас должны были учить полевому экспресс-допросу. Останешься тоже. Что мне от него нужно? Признание его не нужно, и так понял, что он гнида. Нужно мне знать: он в одну харю хомячил, или с указки покровителей сверху? Кто, что, когда, как. Схемы их мошеннических комбинаций, куда девали награбленное. Имена, фамилии. Вам всё понятно? Тогда работайте. Жизнь его мне не нужна – будет упрямиться – сделайте ему очень больно. Очень-очень. Больно. Он уже погиб сегодня в рукопашной, обороняя левофланговый дом.
