Гарнизоны инструктировал так:
– Запомните, каждый из вас – красноармеец. Каждый из вас – Красная Армия. И если вдруг вы остались одни – не дрейфить! Вы – Красная Армия! Бейтесь! Отбивайтесь! Даже если враг со всех сторон, не покидать позиций! Мы придём и вызволим вас! Я обещаю! Если не видите никого своих, кругом одни враги, помните – мы там, сзади вас. Позади вас мы, дивизия, Красная Армия! Вы не окружены, вы – передовой отряд, врубившийся и рассёкший порядки врага! Бейте их в лоб, во фланг, в тыл, в спину, в задницу. Тут, твою мать, Москва, в конце концов! Хватит бояться! Пусть они боятся нас! В них будет стрелять каждое окно, каждая кочка, яма, дерево, каждый камень. Пусть боятся огня в спину, оборачиваются каждую секунду, гадят в штаны от каждого шороха! За Москву!
– За Москву!
В этот раз противник дал нам передохнуть часа полтора. Успели отправить часть раненых – миномётный обстрел продолжался, но был неприцельным, беспокоящим, проскочили. С ними ушёл и наш комиссар с заданием добыть боеприпасов и еды. Незаметно от всех ушёл и Иван с одним из доверенных людей Брасеня, неся в «сидорах» комплект трофейной формы.
Успели принести три ящика гранат и два – винтовочных патронов. По гарнизонам разносили уже под шквальным огнём начавших атаку немцев. Противник, видимо, опять подтянул резервы и, имея восьмикратное превосходство, уверенно пошёл на штурм при поддержке двух противотанковых орудий, выведенных на прямую наводку. Пушки не могли пробить стен, но этого и не требовалось – наводчики с такого расстояния уверенно попадали в окна, а разорвавшийся внутри снаряд по действию в замкнутом пространстве не уступал гранате.
Один за одним затыкались наши стрелки. Немцы накатывали всё ближе. Казалось, пипец нам, как тому котёнку!
Спас нас Брасень. Собрав трофеи, винтовку убитого снайпера он оставил себе. Теперь, забравшись на уцелевший кусок крыши, отстреливал расчёты орудий. При этом расположился очень грамотно – не выставив ствола винтовки, не отблёскивая оптикой, что позволило ему сорвать работу орудийных расчётов, долго оставаясь не выявленным.
Погибших пулемётчиков заменили и ударили по немецкой цепи практически в упор, потом вдарили гранатами. Солдаты в мышиных шинелях заметались. Многие рванули к стенам наших «бастионов», многие побежали. Прижавшихся к стенам немцев забрасывали гранатами с верхних этажей.
Но противник быстро оправился, продолжил нападение и даже возобновил огонь из одного орудия по нашим огневым точкам.
На зубах скрипела кирпично-штукатурная пыль, она висела в воздухе, перемешанная с дымом и гарью. Ничего не было видно, дышать нечем. От дюжины человек моей маневровой группы на ногах остались пятеро. И это со мной. Мы уже не успевали метаться между тремя домами, пополнять боезапас, отбивая прорывы врага. Гранаты кончились, силы тоже.
Скорее бы стемнело! Этот вечер стал слишком томным, не желал заканчиваться.
Солдаты противника просочились в два крайних дома. Из центрального-то мы их выбили, а вот туда уже не могли сунуться – огонь противника был так плотен, что попытка выглянуть из-за угла кирпичной стены была верным самоубийством. Бой во фланговых наших «бастионах» сместился уже на верхние этажи. Иногда ещё бухали в них гранаты – лучший сдерживающий аргумент. Кончатся гранаты – дома перестанут быть нашими.
И тут подошла подмога, которой никто не ждал: группа красноармейцев, человек десять, ударила на нашем правом фланге, отогнала врага огнём от правого «бастиона», ворвалась на первый этаж, заперев немцев между вторым и четвёртым. Но не это главное. Основную подмогу оказали два лёгких танка с красными звёздами на башнях. Это были древние, устаревшие Т-26 с тонкой бронёй и малой скоростью, но немецкую пехоту они так впечатлили, что противник отошёл на исходные.
– Ура! – кричали все мои отчаявшиеся было бойцы. И я кричал, радуясь, ибо тоже отчаялся.
– Куда он прёт! Куда! – заревел я и рванул наперерез танку. Башня грозно довернула в мою сторону, жало пулемёта готово было выплюнуть огонь. Я судорожно (пристрелят – одет я нестандартно, да и в прыгающую амбразуру танка много ли разглядишь?) выхватил обтрёпанный красный флажок, закрутил им в путейском сигнале «Стоп!»
Танк резко остановился, ещё не закончил раскачиваться, верхний люк откинулся, высунулась чёрная голова в танкошлеме, с не менее чёрным лицом, только белки глаз сверкнули в сумерках:
– Куда прёшь? – заорал танкист.
– Пушка там противотанковая! Разорвёт вас, как тузик подушку! – заорал я в ответ.
Танкист крикнул что-то внутрь танка, сам стал вылезать. Вот он спрыгнул, подбежал:
– Где?
– Там. Меж домами не суйся – спалят!
Танкист жестами что-то показал высунувшему голову в люк механику, тот кивнул, танк взревел двигателем, выбросил облако чёрного дыма, пошёл вперёд под прикрытием дома, встал на углу.
– Показывай!
Мы вбежали в дом, перелезли через баррикаду, поднялись на третий этаж – лестница дальше была обрушена. Подвёл его к окну:
– Вон оно, видишь? За тем мусором маскируется. А вон ещё одно. Но оно уже час не стреляет. То ли мы расчёт выбили, то ли повредили.
