– Где ты?
Вопрос этот мы задаем друг другу синхронно, и Марк заливисто смеется.
– Явз Дании! – выдавливаю я, боясь, что это рассмешит его пуще прежнего. – Где ты?
– Здесь.
– Нина дошу титьсей час! – умоляю я, и колокольчик – устройство в белом пластиковом ящичке над дверью, по крайней мере, – начинает звенеть.
Охранник немного приоткрывает дверь. Марка мне не видно, но я слышу его голос:
– Саймон там?
– Я здесь, Марк! Этот идидиот дудумает, что я брагитель, прикинь? Он меня не пускает!
Хоть слова мои главным образом направлены на охранника, реагирует на них Марк. Он начинает смеяться – как-то уж слишком истерично, – а потом исступленно (быть может, из-за своей веселости) кричит:
– Помогите кто-нибудь! Они поймали Саймона Ли Шевица! Они его не пускают!
– В этом нет необходимости, сынок, – смущенно бормочет охранник. – Не сходи с ума.
– Помогите! Помогите! – Упрек лишь раззадоривает Марка. – У них там Саймон Ли Шевиц, они схватили его!
– Ну что, похожи мы на перступников? – взываю я к амбалу. – Стали бы мы так себя вести? Опомнись уже!
– Помогите же КТО-НИБУДЬ! – Крики Марка крючьями вонзаются в уши. – Его тут СХВАТИЛИ, а у него на носу ДНЮХА!
Охранник поворачивает свою тупую голову ко мне, все еще загораживая проход.
– Это правда? – Я едва могу разобрать его за воплями Марка.
– Да, черт возьми! Пусти меня уже!
Не знаю, из-за чего он меняет решение – то ли из-за моей настойчивости, то ли из-за стараний Марка, то ли еще почему-то, – но медленно, словно вдруг набрав лишний вес, оборачивается и распахивает дверь.
– Беги, пока я не передумал, – говорит он мне, затем обращается к Марку: – Вот он, твой Саймон. А теперь убавь громкость. Райончик тут тихий.
Я едва успеваю выскользнуть наружу, и дверь захлопывается за моей спиной. Марк явно хочет что-то сказать, но выжидает, и в молчании мы доходим до самой Гауэр-стрит.
– Это было весело, – говорит он у станции.
– Что? – мой голос звучит довольно резко.
Он не отвечает, и тогда я спрашиваю:
– Что случилось после того, как ты убежал?
– Я упустил их из виду.
– Ты не знаешь, кто это был?
– Не-а.
– А как они выглядели?
– Как и он, – говорит Марк, тыча большим пальцем куда-то через плечо. Я оборачиваюсь – на улице пусто. Мне требуется несколько мгновений, чтобы понять:
– Ты о том типе, что не выпускал меня?
– Да, о нем.
– Сильно похож?
– Не уверен. Я его еле-еле рассмотрел. Он скорчил рожу!
Я решил не спрашивать, какого рода рожу, несмотря на внезапный иррациональный страх того, что Марк действительно видел охранника. Мысль подтакивает меня еще раз убедиться в том, что улица все еще пуста.
– Этот клоун идет за нами? – спрашивает Марк.
– Я никого не вижу, – я делаю все, что в моих силах, чтобы этими словами закрыть тему, но все же не сдерживаюсь и добавляю: – Знаешь, хватит с меня пока клоунов.
– Клоунов? Ты же не о Табби?
– И его с меня пока хватит.
Весь оставшийся путь до станции Марк молчит. Выпуклые зеркала у турникетов раздувают его лицо, на котором – не то недоверие, не то упрек; понять трудно, коль скоро он не произносит ни слова.
Когда мы спускаемся на платформу, в дальнем конце которой несколько подвыпивших гуляк, явно с какой-то вечеринки, водят шаткий-валкий хоровод и раздувают «тещины языки», его молчание вынуждает меня сказать: