Усмешка тьмы

внезапно, что я уверен, он перевернется с ног на голову – мне не нужен вопль мальчишки, чтобы это понять. Затем сильный рев двигателя стихает, и капитан просит пассажиров вернуться на свои места, пока самолет ползет к терминалу.

По мере того как борт наконец останавливается, почти все встают и аплодируют. Я не тороплюсь подняться на ноги – как бы сильно мне не хотелось поскорее спуститься в терминал. Скоро – пьеса Марка. И еще нужно позвонить в банк. Когда стюард распахивает дверь, я пытаюсь встать. Соседка, примечая мои усилия, говорит внуку:

– Выпусти его, Тим.

Мальчишка приподнимает сиденье на несколько дюймов, и этого катастрофически мало.

– Оно же должно быть поднято во время посадки, – слишком поздно замечаю я, хватаюсь за спинку, но та вдруг поддается и отшвыривает меня обратно на место.

– Сделай это как следует, – говорит соседка, и у меня возникает противная мысль, что слова эти на деле адресованы мне.

Мальчишка резко дергается вперед – с силой, сопоставимой с моей собственной злостью, – и я уже спешу присоединиться к вялому параду по направлению к выходу, как тут моя рука попадает в мягкий, но цепкий захват.

– Помоги встать, сынок, – рычит бабушка Тима.

Второй сосед столь увлечен чем-то по ту сторону иллюминатора, что вполне может оказаться просто громоздким манекеном в кресле. Я терплю, пока она, поднимаясь, держится за мою руку, но этого, оказывается, недостаточно. Ее усмешка становится шире, под стать усилиям, и струйка, которая выглядит достаточно вязкой даже для клея, пробегает по ее лбу. Я нагибаюсь в зазор между сиденьями и беру старуху за руку. Боюсь схватить слишком крепко, потому что мои пальцы, кажется, погружаются глубже, чем мне хотелось бы. Тем не менее я ставлю бабку на ноги, и ее лицо качается навстречу моему – лыбясь шире прежнего. Я прыгаю в проход и отпускаю соседку – легко представить, что резиновая плоть руки вот-вот лопнет, как спущенный воздушный шарик.

А пацан-то, оказывается, разорвал свой журнал в полете. Наверное, в знак протеста против запрета на использование телефона. Когда я добираюсь до выхода, мельком замечаю слова на пожелтевших клочках бумаги у его ног: корона, подходи, взламываю, сужу, виноват, буйствую… Бормочу благодарности празднично украшенному персоналу, получаю улыбки в ответ – до омерзения одинаковые. Ступаю по проходу к иммиграционным стойкам, где с удивлением обнаруживаю, что давешнее семейство обогнало меня в соседней очереди; а я-то надеялся, что грузная бабуля замедлит их.

– Английский, – не могу не показать я им свой паспорт. – Видите? Английский.

Демонстрация их явно не впечатляет. Офицер иммиграционной службы так долго сравнивает мое лицо с фотографией в паспорте, что так и подмывает спросить, в чем же он видит главное различие. Конвейерная лента ждет последнего пассажира, прежде чем дергается и ползет вперед. Первый чемодан – не мой, и его пестрые последователи, почесывающие бортами ограждающую багажный коридор ширму из клеенчатых полос, напоминающую клоунский мишурный парик, вскоре выстраиваются в довольно-таки протяженный ряд. После паузы, в которую почти все прилетные, включая семейство по соседству, успевают получить свою кладь, на ленту падает с грохотом какой-то бесформенный невостребованный пакет. За ним – мой чемодан. Уж не знаю, с какой стати его так задержали, и я спешу подхватить его за ручку и наверстать потраченное впустую время. Точнее, пытаюсь подхватить. Ручка выдрана с мясом.

– Вот уж спасибочки, – громко говорю я. – Услужили так услужили. Спасибо.

Семейство с жирной бабкой молчаливо наблюдает за мной, застыв возле ленты. Что это за развеселый толстопуз с ними? Тот мужик, который весь полет пялился в иллюминатор?

– Что уставились? – развожу руками я. – Какой-то идиот изуродовал мой чемодан. Всего-то делов! Идите уже, куда шли.

Ответа от них я не жду, но он следует – с довольно-таки неожиданной стороны. Ширму из клеенчатых полосок раздвигает чья-то голова – не человеческая. Прежде чем я успеваю как-то отреагировать, огромная серая псина, за которой тянется провисший шнур поводка, всем весом толкает меня в грудь.

– Хороший мальчик! Хороший пёс! – пытаюсь я выдавить – вот только удар настолько неожиданный, что я растягиваюсь на спине. Псина садится верхом. – Фу, Фидо! Отстань, Ровер! – приказываю я, пытаясь вложить в голос максимум угрозы, но собака лишь елозит задом по моей одежде. Семейство из пяти человек смотрит на меня – все, как один, улыбаются. Несносный пацан Тим так и вовсе держится корольком. Пока я изо всех сил пытаюсь сбросить псину с себя, вслед за поводком появляется одетый в форму мужчина и оттаскивает лохматого монстра прочь. Его коллега подает мне руку – вот только захват его ожесточается, как только я кое-как поднимаюсь на ноги.

– Сэр, – убеждающим голосом говорит мне он, – вам придется пройти со мной.

33: Ужасное трио