Интересно, отпустят ли меня, если я перестану требовать телефонный звонок? Они все твердят мне, что не из полиции, а я спрашиваю, почему же они тогда ведут себя как копы? Насытившись по горло перебранкой, я не свожу взгляд с собственных часов. Охраняющий меня тип в форме отвлекается на то, чтобы выдворить из здания аэропорта уличного мима, и я уже было радуюсь передышке, как тут на меня наседают снова – возвращаясь, дуболом все свое внимание жертвует моей руке:
– Покажите пожалуйста, сэр.
– Вы на меня еще не насмотрелись? – отпускаю шуточку я. Мою одежду забрали вместе с чемоданом.
В ответ на шпильку дуболом хмурится и присматривается внимательно к моему запястью. Его еще более громоздкий по части комплекции коллега тоже присоединяется к допросу:
– Как вы объясните это, сэр?
– Натер ручкой чемодана. Той самой, которую какой-то имбецил из ваших отломал. Возможно, это заражение. Мне нужно скорее к врачу.
– Это не заражение, сэр. Нам уже доводилось видеть подобное раньше.
Покрасневшие остатки круга с ликующим лицом внутри действительно напоминают что-то другое – клеймо? Я собираюсь спросить у них, на что же это похоже, когда самый мелкий из экзекуторов – обладающий, впрочем, самым грубым голосом – резко обрывает меня:
– Это ваше объяснение, сэр?
– Если вы имеете в виду клоуна – а я знаю, вы именно к нему придрались, – то я получил его здесь.
Детины сразу будто становятся шире в плечах, набирает мощь и голос самого крупного:
– Здесь. – В нем даже нет вопросительных интонаций.
– Ну, не совсем здесь. Чуть выше по дороге отсюда. В Лондоне.
– Где именно, сэр?
– Рядом с «Сент-Панкреатитом». – Кажется, из-за джетлага я не слишком слежу за словами.
Тучи сгущаются над их лбами сильнее. Средний детина сверяется с листком, над которым корпит с начала моего допроса:
– Вы уверены, что назвали правильный адрес, сэр?
– Конечно, уверен, – твердо заявляю я, осознав смысл вопроса и задавив панику на ранних подступах. – Я живу там неподалеку. Да-да, я осведомлен, это не совсем точное название. Такая вот шутка бытует – уж точно не моя, если хотите знать.
– Может, скажете тогда, чья же? – осведомляется детина с бланком.
– Я услышал ее на ярмарке. Мне проставили этот штампик в качестве билета для прохода на барахолку. А что тут, собственно, такого? Всего лишь немножко чернил. Ну да, они довольно сильные, въелись в кожу. Но сойдут со временем, думаю. А вот что думаете все вы – мне до сих пор неясно.
– Мы видели очень похожую метку на наркотиках.
– Да там повсюду были клоунские лица, совсем как вы! – говорю я и понимаю: ляпаю что-то не то. – То есть совсем как вот это вот! – На этом мое выступление заканчивается – сказать больше решительно нечего.
Несмотря на жесткость стула, я, похоже, задремал спустя некоторое время – что, должно быть, только укрепило эту троицу в подозрениях насчет моей наркомании. Спасаясь от общества белозубого и бледнолицего Табби, я снова втискиваюсь в это маленькое, похожее на коробочку помещение без окон. Где-то там, за его пределами, усиленный динамиками голос продолжает объявлять задержки рейсов – пусть и не моих. Я чувствую себя так, будто попал в тюрьму за кулисами. Трое парней в клоунских шмотках – то есть в
– Есть небольшие следы на одежде… никаких доказательств ввоза.
Коллега замечает, что я пробудился, и цепляет на лицо максимально постную маску с изрядной долей официоза:
– Вы можете идти, когда будете готовы.
– Всегда готов!
Трое мужчин молчаливо смотрят на меня – иначе никак не реагируя. Тот, что с бланком, черкает на бумаге еще пару-тройку строчек, пока я одеваюсь. Когда я подхватываю чемодан и тащу к двери, ее суют мне под нос:
– Распишитесь, пожалуйста.
В бланке указано, что меня задержали по подозрению в ввозе запрещенного вещества, но отпустили из-за «отсутствия достаточных доказательств». Ах вот как? Если бы не мое нежелание задерживаться в этом вшивом месте еще хоть на секунду – и не мои разбитые биоритмы, – я бы наговорил им в постные лица много всего неприятного. Схватив шариковую ручку дрожащими после увесистого чемодана пальцами, я кое-как вырисовываю свою подпись.
