– Будьте достойны! – услышал Рысак-Подбельский восклицание Трегрея. Так он выкрикнул это «будь достоин», точно предполагал им остановить ворвавшихся в номер дружинников.
Но те явно не обратили на восклицание никакого внимания.
Номер вскипел пересвистом хлестких ударов, что-то тяжелое рухнуло на пол, зазвенело битое стекло, затрещала-застучала сокрушаемая дерущимися мебель, и наконец раздался грохот такой громоподобной силы, что спружинившие доски пола подбросили Гарика вверх – и он чувствительно приложился затылком о деревянное основание кровати. Кто-то совсем рядом закричал, словно от боли, и крик этот тут же оборвался сдавленным стоном…
И вдруг все стихло. Рысак-Подбельский осторожно открыл глаза. Тот участок пола, который он мог видеть из своего убежища, оказался густо усыпан какими-то угловатыми булыжниками. Ошарашенный Гарик внезапно признал в этих булыжниках осколки кирпичной кладки с кое-где сохранившимся слоем штукатурки.
– Всего мог ожидать… – услышал он голос одного из своих недавних спасителей, кажется, Двухи. – Но только не этого… Олег, это что получается? В Северной Дружине тоже постигают Столп Величия Духа?
– Вестимо, – последовал весьма странно для Гарика сформулированный ответ.
– На первой ступени ребятки, – отдуваясь, констатировал Двуха. – В самом начале. Уж очень легко теряют концентрацию, быстро выдыхаются. Мы в постижении Столпа куда дальше продвинулись.
– Зато их больше, – проговорил Женя Сомик (его голос Гарик тоже узнал без труда). – С пятью мы справились, а на улице еще сколько?.. Погодите, братцы… Олег, эта пресловутая ярь и есть то, что мы называем боевым режимом первой ступени?
– Именно, – коротко ответил Олег.
– Ты знал?
– Да. И предупредил вас.
– Никак не соображу, – фыркнул Двуха, – им-то откуда известно о Столпе, этим гаврикам?..
Единственное, что понял Гарик в этом странном разговоре: атака дружинников отбита. Следовательно, у него снова появился шанс хотя бы попытаться ускользнуть.
Подтянувшись на локтях, он осторожно – как черепаха из панциря – высунул голову из-под кровати. И застыл, разинув рот.
Номер был изуродован чудовищно. Опрокинутый комод с проломленной задней стенкой неуклюже громоздился в углу на куче поблескивающих осколков, в которые, видимо, превратились его стеклянные дверцы. Две из трех кроватей представляли собой мешанину деревянных обломков в узлах затоптанного белья. Но главное – на месте дверного проема зияла угловатая дыра, ощеренная сколотыми краями кирпичной стены. И валялось на самом пороге номера скомканное тело дружинника, все в белой пудре осыпавшейся штукатурки и пятнах красной кирпичной крошки.
В тот момент, когда взгляд Гарика Рысака-Подбельского пал на это тело, оно неловко зашевелилось. Дружинник, без берета, с обильно кровоточащей ссадиной на лбу, приподнялся, двигая конечностями так дерганно и несуразно, как если бы вдруг разучился ими пользоваться.
В коридоре снова послышался шум. Гарик хотел было спрятаться, но внезапно почувствовал, что и его руки-ноги отказываются ему подчиняться.
– Забирайте увечного, чего стесняетесь! – мельком поглядев на Гарика, крикнул в проем Двуха. – Не тронем!
Раненый дружинник со стоном опрокинулся назад. И тут же исчез – его быстро втянули в пространство коридора.
Сомик последовал за ним.
– Может, хватит дурака валять, парни?! – крикнул он в коридор, утвердившись на пороге. – Не в школьном дворе, чтобы кулаками сучить, силами меряться. Сообщите Капралу, мы с ним поговорить приехали!..
Ему что-то крикнули в ответ. Что именно – Рысак-Подбельский не разобрал, уловив только интонацию. Непримиримая воинственность была в том выкрике.
– Н-да… Переговоров они вести явно не намерены, – констатировал Двуха.
Только тут Гарик решился подать голос.
– Ребята! – проблеял он, почувствовав, как в горле у него натянуто задрожало. – Я… никому ничего не скажу! Мне все равно, кто вы такие и что вам надо… Вы бы отпустили меня, а?
– Спрячься обратно под кровать, – безжалостно посоветовал ему Двуха. – Она сейчас для тебя самое безопасное место во всем этом городе.
Гарик – изнывающий от вновь вспыхнувшего в нем страстного желания выскочить из номера и бежать, бежать не останавливаясь, все равно куда, лишь бы подальше отсюда, – вознамерился было возразить, но дрожь в горле усилилась, превратившись в какое-то влажное клокотание, в котором запутались все слова, и Рысак-Подбельский снова разрыдался.
И видел он сквозь слезы, как Олег Гай Трегрей распахнул окно, напустив мгновенно в номер щекочущего холода, и зычно крикнул вниз:
– Я обращаюсь к руководам Северной Дружины! Слышит ли меня кто-нибудь из руководов?
– Сполох! – говорил в рацию Кастет. – Сполох! Как понял меня? Шатун! Давай, жми скорее к «Таежной»! Так быстро, как сможешь! Сколько с тобой людей? Всех сюда!
