— Ты не понимаешь. — Грен подхватил корзиночку со взбитыми сливками и махонькой ягодкой земляники. — От порося не родится карася. Я… я должен был стать мастером, как мой отец, мой дед, прадед… семеро дядьев, четыре брата…
Он тронул ягодку ногтем.
— Но я никогда не чувствовал в себе призвания к подгорному делу. Мой старший брат — рудознатец, способный сквозь толщу породы почувствовать жилу. Второй — огранщик, каких мало. Со всей Империи к нему везут камни, душу которых он видит. Третий — чеканщик. Еще есть оружейник. Его клинки получают собственные имена. И от меня ждали, что я не опозорю свой род. С малых лет за мной наблюдали, пытались понять, чем одарили меня предки. Но к камням я был равнодушен. Не влекли меня и голоса гор. Не стремился я познать красоту металлов, глух был к их голосам. Даже когда я делал что-то по рецепту, вымеряя с немалою тщательностью каждый ингредиент, у меня ничего не получалось… я портил все, к чему прикасался.
Я проглотила крохотный профитроль.
Лимонад был в меру сладок. Пирожное — превосходно. Журчал фонтан. Цветы цвели. Щебетали канарейки. Благодать.
— От меня отказались семеро учителей. Их наняли, когда стало понятно, что Предки оставили меня без даров… отец принес им в жертву друзу хризолита. Он просил, чтобы из меня получился хотя бы мастер. Не великий. Не известный. Обыкновенный. В семейных мастерских нашлось бы место… но…
— Не вышло?
Грен вновь вздохнул.
— Сначала я старался. Не хотелось разочаровывать родителей… да и остальных. Все им сочувствовали. Но за что бы я ни брался… камни раскалывались у меня в руках. Жилы уходили… чеканка… я едва не остался без пальцев. Печь взорвалась. Молоты ломались. И последний мой учитель сказал, что Предки избрали для меня иную судьбу, что если я и дальше буду пытаться постичь подгорное мастерство, то погибну. С Предками не шутят.
Он вытащил из бороды бантик.
— В горах есть место и для иных мастеров… вот стеклодувы. Или гончары. Портные… шорники… выбирай.
— И ты выбрал?
— Шить у меня всегда получалось. Сначала штопал… стежки ложились ровней, чем у матушки. Это сочли добрым знаком…
…а заодно, как пить дать, вспомнили, что родился он под женской руной. Вздохнули. Смирились. Но не простили утраченных надежд, пусть Грен и не виноват.
Знаю.
Сама такая.
От меня не ждали того, что я стану гениальным мастером и принесу всемирную славу семье, но… мои родители были учеными. А я… в школе перебивалась с четверки на тройку. Я учила. Честно учила. И очень старалась стать лучше, но всякий раз почему-то выходило, что в самый ответственный момент выученное испарялось из моей головы, а вроде бы понятые, растолкованные отцом принципы решения задач вновь делались непонятными…
К седьмому классу родители окончательно утратили надежду создать из меня что-то путное.
— Я впервые ощутил истинный интерес к тому, что я делаю. Вот только, — Грен сгорбился. — Там… там ценят практичные вещи. Простые. Ноские. Прочные. Немаркие. А я… мне было душно в этом. Да, я мог сшить куртку, которая бы села идеально… или вот платье… мои сестры приходили ко мне, хотя в Брхвешвилле хватало портных. Но я лучше понимал их желания. А рубашки, рабочие камзолы… это все тоскливо. Потом я научился укладывать волосы… красить…
— И твои родные это не одобрили?
Грен кивнул и понурился.
— Богам пердь, а людям твердь. У нас имелись мастера. Для женщин. Даже не для женщин, для девушек, которые вошли в возраст невест… у женщин дом и хозяйство, а многие и помогают, что мужьям, что братьям. Мои сестры были неплохими огранщицами. А Трудельхайди бухгалтерией занималась… и вот я… со своими… Труди замуж собралась. И журнал выписала. Модный. Чтобы платье выбрать… а я как прочел, то понял, кем хочу стать. Мастером красоты…
Журчит вода, переползает из чаши в чашу. Ручейки тонки.
Канарейки наконец замолчали.
— Родные не обрадовались?
— Мягко говоря. — Грен огляделся. — У нас есть мастера, которые… скажем, создают фрески. Или скульптуры. Или… это считается красивым. И если бы я возжелал учиться у кого-нибудь из них… или вот скальдары. Владетели слов… но я и двух строк связать не способен.
Он стащил бантик с бороды.
— А это все несерьезно. Мне так сказали. Я же был юн и наивен. Полагал, что сумею им всем доказать. Я сшил платье для Труди. Я сделал ей прическу. И лицо сделал, хотя у нас мало используют… — он провел пальцами по векам. — Во всем Подгорном царстве не было невесты прелестней. И думаешь, это кто-то оценил?
