надкрыльев мальчишки бусики делают… наши бы продавали, конечно, но Ковен предлагает сущие гроши. Мол, это ерунда… и верят же, что ерунда. А ведь если каплю добавить в мыло и еще толику магии, это мыло избавит от прыщей. Что ты улыбаешься?
— Значит, ты подпольно проносил мыло от прыщей?
— Ингредиенты… и не только мыло. Мазь от пигментных пятен. Знаешь, и благородные лайры не избавлены от старения. Или вот белую воду. Она настаивается на панцирях зеленых раков… ну, ты еще их сварить хотела.
Раков я помнила.
Огромную фарфоровую посудину, не то таз, не то супницу, рассчитанную на человек сорок-пятьдесят, главное, что заросшую изнутри зеленым пухом водорослей. А в этом пуху обреталась троица здоровенных, с мое предплечье, раков.
Я когда впервые увидела это безобразие, не завизжала исключительно потому, что от ярости потеряла дар речи. Фарфор-то качественный, а они его на раков изводят. И главное, эти самые раки на меня глазищи выпучили, жабры выпустили…
— Та водица, если разбавить и смешать с белой глиной, а потом на лицо наложить, от морщин избавит… или…
— Я поняла.
Что-то вот меньше всего хотелось мне слушать о чудодейственных свойствах застоявшейся воды. Раки и вправду были волшебными, не иначе потому как обыкновенные в столь нечеловеческих условиях не выжили бы.
— Вот… и все это сдавать за медяшку Ковену? Нет… жить нам за что-то да надо…
Он опять вздохнул и ладонью пригладил растрепанную бороду.
— Говори уже…
— Это ресторация моей четвероюродной сестрицы, которая вышла замуж за человека. Семья ее очень не одобряла. Но потом он открыл три ресторации. И даже заплатил полновесный откуп за невесту…
— Приняли?
— Более или менее… наши сюда часто захаживают. Подгорцам скидка пятипроцентная положена. А по четвергам — и все десять. Вот… но главное, что она меня знает… и послала, тут думать нечего, весточку Герменгхольдеру… это мой старший брат.
— Который чеканщик?
— Огранщик, — Грен облизал пальцы и с печалью уставился на опустевшее блюдо. — Я долго думал… к людям нам нельзя. Люди ненадежны. Даже если показать самые плохонькие из камней, пойдут слухи… пусть не от ювелиров, но всегда найдется кто-то излишне любопытный. Да и цену нормальную не дадут. Еще объявят все ценностью короны и конфискуют…
Он постучал ноготком по столу.
— Поэтому я и пришел сюда. Нам Гермен нужен, но вот… понимаешь, со мной о деле он разговаривать не станет.
— И поэтому ты привел меня?
Грен кивнул.
— Видишь ли… я отступник. Меня изгнали из рода…
— За то, что ты… — Я подняла красный бантик.
— А? Нет, не за это…
— За контрабанду?
Грен покачал головой.
— Искусство тайной торговли всегда было уважаемо в Подгорном мире, — степенно сказал он.
— Тогда за что?
— За то, что он, обалдуй, нарушил слово рода, чем опозорил и мать, и отца, и нас всех, — произнес нехарактерно щуплый и высокий подгорец. Он был кучеряв, синеглаз, а бороду заплетал в тонкую косицу, перехваченную пятью медными колечками. В каждом сиял камушек. — Ну здравствуй, бестолочь. Что привело тебя в сей славный город? Снова помощь нужна?
— В какой-то мере, — сказала я за Грена, который понурился и густо покраснел.
— И не стыдно тебе?
Гермен переставил плетеный стульчик и сел, закинул ногу за ногу, руки положил на узкие подлокотники.
— Мало того что родителей опозорил на весь Подгорный мир, так еще и бедную женщину…
Грен заерзал, но ответил:
— Она не бедная, она очень богатая женщина!
— Бедную богатую женщину, — охотно поправился Гермен. — Теперь над ней смеются, а сам понимаешь, сколь чувствительна у Ирмененхольд душа…
— Семейное дело страдает?
