— Силы придется запечатать, а это… — Монетка крутанулась на косточке, чтобы прокатиться по мизинцу. — Это мучительно. И опасно для психики, особенно такой неустойчивой, как твоя… в Бессаме найдется тихое местечко… или не очень тихое. Ты там бывал? В последнее время они экскурсии устраивают. За два медяка проведут по всем этажам. Покажут безумцев… поучительнейшее зрелище, особенно те, которых к кровати привязывают. Иные лежат днями и неделями, месяцами. Гниют заживо. А если их и отвязывают, то лишь затем, чтобы провести очередную экспериментальную процедуру. За серебрушку позволят присутствовать, скажем, на ванне со льдом. За две — самолично пустить заряд по игле, воткнутой в череп… или включить карусель из зеркал. Самые отчаянные безумцы начинают плакать спустя час-другой… для тебя я найду час-другой.
Он поднялся, старый недруг, и монету протянул.
— Подумай, Ричард, хорошенько подумай… нужны ли тебе подобные враги?
Глава 27
ЛЕДИ И ПОДГОРНЫЙ НАРОД
Шимаза была по-цыгански яркой.
Синяя лента реки, каменные ожерелья мостов. Цветастые платки городских площадей и редкая зелень. Двухэтажные дома с плоскими крышами. Цветочные кадки и пышные шапки петуний.
Алый.
Белый.
Лиловый.
Уличные торговцы. Зазывалы. Экипажи. И островки спокойствия уличных же ресторанчиков. Здесь пахло духами и сдобой. Пряностями. Медом.
Гудели пчелы.
И голоса.
Пели канарейки в плетеных клетках, которые вывешивали с квадратных балкончиков, а еще устраивали под матерчатыми зонтами.
— Устала? — Грен открыл низенькую калитку.
За невысоким заборчиком виднелись ажурные столики и плетеные стулья. Журчал крохотный фонтан, вода переливалась из одной чаши в другую, чтобы в конце концов очутиться в пасти медного змея.
Здесь было прохладно.
И удивительно спокойно.
Грен отодвинул стул. И подал кожаную папку с меню. Но есть мне не хотелось совершенно. А вот жажда мучила. И да, я устала. Мы уже два часа гуляли по городу. Просто гуляли. Грен не заглядывал в лавки, не искал знакомых или почти знакомых, в чьих ловких руках оказался бы очередной флакон с непонятным содержимым.
Он был рассеян.
И задумчив.
Но при этом не забыл всучить мне перед выходом мешочек с камнями.
Сейчас он сидел, понурившись, будто собирался с духом, и вид имел бледный, несмотря на нынешний наряд: алый камзол, шелковый шарф темно- пурпурного оттенка с бахромой. И зеленые панталоны с кружевною же отделкой.
В волосах Грена поблескивало с полудюжины крохотных бантиков. Еще троица украшала бороду.
— Что тебя беспокоит? — не выдержала я, когда молчание стало совсем уж тягостным. И Грен поднял на меня преисполненный муки взгляд.
— Без позору рожу не износишь, — изрек он, отирая батистовым платочком пот со лба.
— Что?
— Вековая мудрость подгорного народа… я опозорил свою семью…
— Чем?
— Тем, что такой вот… — Он взялся двумя пальцами за шарфик. — Я родился под руной Хазиф, потому что все ведуньи обещали матушке девочку… а родился я. Под руной Хазиф.
— И?
Этого я пока не понимала.
Подали лимонад в высоком кувшине, а к нему — блюдо с крохотными, на один укус, пирожными, вид которых заставил меня вспомнить, что я все-таки голодна.
