Обмануть.
— Уходи. — Ричард облизал пересохшие губы, осознавая, что смерть его будет отнюдь не героической. И не быстрой.
Сначала она сожрет его изнутри.
Память.
Выберет до самого первого дня, до вздоха, до крика… а может, и раньше.
Сотрет. Вытащит. И с нею — страхи его, Ричарда. Надежды, равно сбывшиеся и нет… и горести, обиды. Редкие дни, когда он был счастлив. Их гончая будет смаковать долго, а он… а он превратится в ком мяса, с которым поступят именно так, как надлежит поступать с мясом.
…в том храме свечей горело едва ли дюжина. Голый пол. Пустые вазы…
Алтарь, где догнивали цветы, которые некому было убрать. А может, не сочли нужным? Молодой жрец, лицо которого превратилось в маску. Благочестия? Оно ведь было напрочь фальшивым. И уже тогда Ричард должен был бы понять.
Не понял.
Он только и видел, что свою невесту в традиционном наряде… вуаль на лице была плотна, а у него и мысли не возникло о подмене. Он дрожал от нетерпения и страха.
Вдруг да передумает прекрасная Орисс.
Осознает, что не готова связать свою жизнь с Ричардом.
Или же побег ее раскроется, и отец, с которым Ричарду не тягаться, поспешит образумить дочь…
Тварь скалилась. Она вытягивала из него тысячу и одну мелочь, которые, оказывается, прочно врезались в память.
Цветы.
Традиционные белые азалии почти увяли. И Ричард хотел бы их заменить, но время… время работало против них… вряд ли отец Орисс обрадуется этакому зятю… он уже нашел дочери подходящего жениха, а может, и не одного, и сделает все, чтобы избавить ее от ненужного брака.
А потому…
…полный обряд.
…жрец улыбается. Снисходительно. С насмешкой. Неужели он ничего не понял? Понял, не глупец, но предпочел закрыть глаза. Что ему обещали? Денег? Или место в храме поприличней, где не пахнет плесенью, да и крыша цела.
Что бы ни обещали, он должен был отказаться… тогда еще Ричард верил в жрецов почти как в Богов. А теперь…
— Уходи! — Он закрыл глаза и взмахнул саблей.
Бессмысленно.
Белесый туман расползался. Манная каша, которую матушка варила… полужидкая и с комочками… пригорала еще через раз… матушка прекрасно готовила, но вот манная каша ей никогда не удавалась.
Туман липкий.
Сырой.
Там, в храме, тоже было прохладно. И Ричард ежился, договариваясь, как ему казалось, со жрецом, чтобы тот провел полный обряд.
И денег дал.
Двадцать пять золотых, которые откладывал на пару жертвенных кинжалов из староимперской стали…
Он мотнул головой.
Сила… ему нужна сила, иначе…
…он слышит запах, эту сладковатую смесь, аромат цветов и гниения… шелест шелкового платья… блеск жемчуга… заунывный голос жреца, который срывается на верхних нотах. Обряд долог, и в какой-то момент Ричарду начинает казаться, что он никогда не завершится.
Атласные перчатки на руках невесты.
Он сам выбирал кольцо.
Еще сорок золотых. Полгода работы… и мелочь, как оказалось, для прекрасной Орисс… ее духи, те, с ярким запахом свежескошенной травы — самый модный в сезоне аромат, стоили дороже.
От невесты же пахло фруктами.
И была она ниже Орисс.
И как шла к алтарю, опираясь на руку верной няньки… он видел все, но почему-то ослеп, оглох, если не заподозрил неладное…
…эта память опасна.
В трясину затягивает…
…клинок вскрывает кожу на запястье, и кровь, отданная добровольно, льется в чашу… жрец принимает кинжал и поворачивается к невесте, заслоняя ее на несколько мгновений от Ричарда… и ему совестно, что Орисс придется пережить эту недолгую боль.
