исключительно на интуицию.
Она помнила, что, по словам бабушки,
Сью дошла до своей спальни. Дверь была закрыта. Девушка точно помнила, что оставила ее открытой, перед тем как отправиться в душ. Она нахмурилась, повернула ручку, открыла дверь и замерла.
Джон стоял на коленях у ее кровати, голый. Он сбросил с кровати подушки и одеяла на пол, и на простыне перед ним лежали четыре или пять использованных гигиенических прокладок. Ее прокладок.
Джон повернулся к ней, и Сью увидела красные следы крови на его груди, щеках, подбородке; кровь была также на его губах и ноздрях.
– Что ты делаешь? – Сью была шокирована и с испугом смотрела на брата, чувствуя унизительный стыд.
Джон ухмыльнулся, и она увидела, что его зубы и язык красные.
– Мне нравится твоя кровь, – сказал он.
Девушка скривилась, испытывая отвращение. У слюны во рту появился тошнотный привкус, и ее чуть не вырвало.
Джон взял гигиеническую прокладку, прижал ее ко рту и к носу, как маску хирурга, и глубоко вдохнул. И повернулся к ней, улыбаясь.
– Я чувствую тебя в этой крови, – сказал он. – Я чувствую запах твоей зрелой киски.
Сью попятилась.
– Я скажу все отцу. Я скажу бабушке.
– Тебя когда-нибудь трахали? Я могу сделать это с тобой, если ты меня пустишь сегодня в свою постель.
Сью обернулась и бросилась прочь по коридору.
– Отец, – позвала она. – Отец!
Позади из ее комнаты послышался звук разбитого стекла. Сью остановилась. Родители и бабушка уже вышли из своих комнат; ее отец завязывал пояс купального халата, а мама и бабушка бежали по коридору, приподняв подолы своих ночных рубашек.
Сью поспешила в свою комнату и добралась до нее одновременно с отцом.
Джон разбил оконное стекло и теперь пытался вынуть осколки, еще остававшиеся в оконной раме. Кровь потоками текла по его рукам, а оставшиеся в раме стеклянные иглы выглядели как элементы проекта поп-арта, обрызганные каплями и капельками крови.
Отец обогнал ее, вбежал в комнату, схватил Джона за плечи и повернул его спиной к окну. Послышался отвратительный влажный шлепок – это юноша ударил окровавленной ладонью отца по лицу.
А потом в комнату вошла бабушка. Она подняла вверх руки и начала петь на каком-то странном, не знакомом Сью диалекте.
Ее песнопения сразу оказали воздействие на Джона. Он опустил вниз руки, напряженные мышцы расслабилась, агрессия исчезла. Сью посмотрела на мать, которая, как и она сама, не понимала, что происходит. Ее бабушка была ведьмой? А если нет, что это было?
Джон захлопал ресницами, потом его глаза закрылись, тело обмякло. Сью прислушивалась к словам, которые тихо напевала бабушка, и ей показалось, что она расслышала китайские слова «зло» и «мать». Но вот Джон упал на руки отцу, и бабушка сразу замолчала.
– Отведите его в ванную, – сказала она. – Я обработаю его раны.
– С ним все будет хорошо? – встревоженно спросила мать.
– Все будет хорошо. Он проспит день, а потом проснется как ни в чем не бывало.
Мать поспешила к отцу, чтобы помочь ему с Джоном.
– Ты можешь сделать так же с
Бабушка улыбнулась.
– Я и хотела бы, но не смогу.
– Сью, – сказал отец, протискиваясь мимо нее с истекающим кровью Джоном на руках, – ты будешь сегодня спать в нашей комнате.
– Нет, – твердо сказала бабушка. – Она будет спать со мной.
Сью оставалась в спальне, когда родители и бабушка прошли мимо нее в коридор и внесли Джона в ванную. Она стояла у разбитого окна – холодный ветерок развевал ее волосы – и смотрела, не мигая, в ночную тьму.
Пастор Уиллер стоял на коленях в пустой церкви и молился, его локти покоились на мягком животе Билла Коуви. Старый хрен умер счастливо, добровольно; и хотя он надеялся, что будет допущен в Царствие Небесное, этого не произойдет. О нет. Уиллер теперь это точно знал.
Место на Небесах было только для сорока, и Иисус спустился на землю, чтобы лично отобрать эти четыре десятка. Он не только отделял зерна от плевел, но и хорошее зерно от плохого.
Издалека Уиллер услышал приглушенный стук молотков.
