Неведомо, что они жрут. Наверное, друг друга.
Неведомо, есть ли у них цель, или мысли, или вообще хоть что-то.
Они идут – тот самый огонь, что вырвался из-за имперских монолитов.
Вот заметались фигурки меж домиков Грибной Кручи. Половинчики упрямы и упорны, так просто не побегут.
Впрочем, и бежать уже нет никакого смысла.
А это что? Что за человек поднимается на самую вершину башни? Что за искра срывается с его рук – летит, растёт, ширится – каплей холодного пламени врезается в неисчислимые ряды демонов, и грохочет взрыв, от которого запросто лопаются барабанные перепонки.
Ломается лёд. Идут ко дну, извиваясь в тёмной холодной воде, сотни и тысячи красных существ.
Десятки тысяч огибают чёрную полынью, смыкают ряды, топча упавших.
Ещё одна искра… вторая… третья…
Маг с вершины башни дорого продаёт свою жизнь.
Однако он один. И хотя от его заклятий образовалась широкая дуга чистой воды, отделяющая массы демонов от берега, они наступают не только там.
По старой имперской дороге.
От Шепчущих Холмов.
От старого капища хаоситов.
Они наступают, не оставляя за собой ничего.
Трещат под их напором вековые чащи.
Они запруживают реки, заполняют собой озёра.
Позади остаётся только мёртвая отравленная земля.
Пророчества Разрушения.
Время сорвалось с места – он видел достаточно.
Алая Упырица отбросила от себя ле Вефревеля, когти пробороздили горло старого упыря; три здоровенных демона выли и рвались, лиловые щупальца вцепились в них и уже не выпускали; три чародейки продолжали удерживать бьющий в лиловую бездну столп света, лица покрыты пoтом, искажены, словно от боли. Марион смертельно напугана, Корделия – растеряна, поражена, потрясена; в глазах Алисанды – свирепая решимость идти до конца.
Застыл, покачиваясь на обманичиво-тонких, складывающихся, как у кузнечика, задних ногах, Вениаминов некроконструкт. Костяные острия все покрыты тёмной кровью, как и веерное воротниковое лезвие. Останки пяти вампиров застыли на камне бесформенными грудами.
И всё это уже не имеет никакого значения.
Потому что оттуда, из демонических планов, двинулась слепая и тупая сила, столь же неотвратимая, как землетрясение или ураган – ну, если не встретят на своём пути толкового мага.
Ле Вефревель поднялся – лицо страшно разбито, когти Красной Упырицы пробороздили ему лоб, щёку, сорвали кусок мяса с подбородка.
Лорд Гримменсхольм сумел развернуть Алую Леди спиной к своему самому верному подручному. Тот прыгнул, взмахнул рукой, ударил – Венкевильяна крутнулась, но всё-таки недостаточно быстро. Её отшвырнуло почти под ноги воющему демону, у которого из-под копыт летели искры, так он упирался, пытаясь не быть втянутым лиловой воронкой.
Гримменсхольм и ле Вефревель теперь глядели прямо на Вениамина. И на мастера с юношей, на мэтра Бонавентуру.
Двое вампиров и четверо людей; и распадающийся мир вокруг.
– Госпожа-а!
Топот не то лап, не то копыт. Из тоннеля вырвался неведомый зверь – то ли волк, то ли вепрь, на спине которого, пригнувшись, сжалась комком молоденькая девушка с очень-очень светлыми волосами.
Мастер узнал её тотчас. Как и Алисанда, как и Вениамин, как и мэтр Бонавентура.
Беата вихрем налетела на ле Вефревеля, её «конь» – такой же гуун, Хомка, вспомнил Вениамин – сшиб упыря, прошёлся копытами по груди; Беата соскочила, и вновь маг не смог различить её движения. Но, похоже, она оказалась быстрее, чем её противник. Вампир глухо вскрикнул, схватившись за лицо, вновь проборождённое когтями.
– Отступница! – завопил лорд Гримменсхольм. – Извергнуты будете вы с проклятой Венкой из нации Ночны…
Беата двигалась очень быстро, но всё-таки не настолько стремительно, как в тот раз, когда напала на караван. Она бросилась на старого упыря, но тот встретил её в воздухе.
Мастер кивнул ученику.
Свистнули дроты, поражая равно и Гримменсхольма, и Беату.
На зов своего вожака из верхних тоннелей показалось ещё с полдюжины упырей, взмахнули крыльями, но атаковать почему-то не спешили – верно,
