следили за расползающимся лиловым облаком, медленно, но верно втягивавшем в себя демонов.
Перемазанная тёмной кровью, Венкевильяна поднялась.
– Держись! – крикнула Беате.
Выглядела она жутко. Ходячий труп, живот и грудь превратилась в сплошное месиво, чёрная кровь стекала по бёдрам и рукам, однако ступала Красная Упырица твёрдо, и когти блестели убийственной синевой.
– Ты проиграл, Гримм!
– За мной! На неё! Убейте предательницу! – взвыл Гримменсхольм. – Гийом! Вы, все! Ко мне! На неё! Вместе!
Послушался его, однако, один-единственный ле Вефревель. Истекая, как и Алая Леди, тёмной кровью, вновь, с неистовым и гибельным упрямством он попытался вцепиться той в шею – но за спиной у него возник некроконструкт Вениамина, костяные лезвия с жутким хрустом и треском пропороли вампира, выйдя у того из груди.
Ле Вефревель страшно захрипел, изо рта у него хлынул поток тёмной крови – анатомия, видать, совсем-таки другая, меняющаяся – и рухнул.
– Нет! Гийом! – застонала Марион.
И вырвалась из пылающего круга.
– Стой, прибью! – рявкнула Алисанда, но было уже поздно.
Марион одним прыжком оказалась возле распростёртого ле Вефревеля; Венкевильяна и Беата вдвоём теснили Гримменсхольма к лиловому облаку, в котором уже скрылся первый из троицы демонов; полдюжины вампиров на крыле кружили над головами, благоразумно не приближаясь ни к оставшимся ещё демонам, ни к схватившимся упырям. И даже мастер с учеником и Вениамином их почему-то не привлекали.
Конструкт не обратил на всхлипывающую чародейку никакого внимания. Его создали уничтожать упырей, и, пока оставалась сила в кинетических кристаллах его нутра, он делал именно это. Да и мастерил его Вениамин наскоро, наспех – и творение его не остановило волшебницу.
– Гийом! – Марион почти упала тому на грудь. – Сейчас, я сейчас…
Вампир зарычал. И Вениамин, обмирая, услыхал такой знакомый хруст сомкнувшихся упырьих челюстей.
Марион взвизгнула, дёрнулась, забилась было и в тот же миг обмякла.
Маг, алхимик, мастер с учеником – все ринулись к ней.
Завизжала и Корделия.
Алисанда выругалась так, что небу жарко стало.
– Держи чары, Корди! – и влепила подруге затрещину.
Марион, словно кукла, замерла на груди вампира, из шеи её бил настоящий фонтан крови, какого тоже никогда не бывает, даже если рассечь шейные артерии.
Ле Вефревель жутко урчал, хлюпал, всасывал с присвистом – и на глазах наливался силой.
Он успел вскочить, таща на себе так и не извлекшего костяные острия конструкта.
Успел сделать несколько шагов, успел ударить в спину Беате, одной рукой удерживая смертельно бледную Марион, с лица которой уже сбежал цвет жизни.
Юная упырица рухнула, точно сломанная игрушка. Ле Вефревель словно дотянулся наконец до той единственной жилки, что поддерживала ее жизнь.
В дело вступил мэтр Бонавентура со своей кислотой. Обливающийся собственной и человеческой кровью ле Вефревель отмахнулся свободной рукой – тоже с когтями, но далеко не такими же длинными или устрашающими, как у Венкевильяны.
Склянка с кислотой лопнула прямо в руках Джованни Фиданцы. Алхимик захрипел, зарычал, однако успел швырнуть груду стекла и вязкой смеси кислоты с истолчённым серебром в лицо вампиру.
Вениамин махнул клинком.
Пара чёрно-серебристых лезвий дождалась своего часа.
Второй раз довелось им попробовать плоти Гийома ле Вефревеля, и на сей раз им дали довести дело до конца.
Голова вампира, кувыркаясь, покатилась по камню.
– Гийом! – хрипло возопил Гримменсхольм.
И он, и Венкевильяна уже едва держались на ногах. То ли вепрь, то ли волк, гуун Хомка ткнулся рылом в белые волосы хозяйки Беаты и оглушительно завыл в смертной тоске. Завыл – и ринулся на Гримменсхольма, оттолкнув пошатнувшуюся Красную Упырицу.
– Куда, тварь?! – зарычал тот. Размахнулся и…
Гуун оказался недостаточно быстр. Удар верховного вампира попросту оторвал ему голову. Тело Хомки подбросило в воздух, развернуло – и оно рухнуло прямо в лиловое пламя провала.
Сглотнув ещё живую, ещё тёплую плоть, пусть и не человека, а гууна – бездна жадно зафырчала, зашипела, словно живое существо.
