всё равно больно ударил в плечо. Хлопнула спущенная тетива, но лучник оказался не из лучших – промазал, неверно рассчитал, потому что толчок в плечо откинул мастера к самому окну.
Трактирщик рычал и размахивал совнёй, грозя пропороть спины своим подручным, но вперёд благоразумно не лез.
Первый из громил – то ли Зденак, то ли Павуш – ставший причиной безвременной кончины кровати – попытался встать. Мастер успел первее.
Секира свистнула, ударила по вцепившейся в дубину руке, рассекла запястье. То ли Павуш, то ли Зденак выронил оружие, схватился за обрубок целой рукой, недоумённо глядя на хлынувшую потоком кровь и вдруг дико завыл.
Второму противнику мастер на обратном ходу въехал утяжелённым торцом топорища прямо в лицо, снизу вверх под нос. Это жуткая, ослепляющая и гасящее сознание боль, носовой хрящ обращается чуть ли не в кашу; получивший своё громила обхватил лицо руками и сел, где стоял, меж сжатых пальцев брызнули алые струйки.
Мастер разворачивался к двум оставшимся противникам; однако лучник успел рвануть тетиву ещё раз и теперь не промахнулся.
Стрела была короткой и лёгкой, вошла в мякоть плеча, и в первый миг мастер даже не почувствовал боли.
Остролицый потратил ровно на одно мгновение больше того, что мог, накладывая стрелу и натягивая лук. Лезвие секиры прошло у него под подбородком, «рисуя второй рот», как говаривалось у охотников.
Трактирщик первым сообразил, что дело плохо, однако совнёй он пырнул вполне грамотно; в пикинёрах служил, что ли? Со стрелой в плече мастер чуть не дотянул, не довернул и лезвие совни проехало ему по рёбрам под левой рукой, разрывая куртку, рубаху и кожу.
Лучник ещё хрипел и булькал, оседая и в агонии хватаясь руками за горло, а секира старого охотника уже прянула, рубя навынос.
Древко совни распалось пополам, хоть и было из старого твёрдого дуба. Трактирщик отлетел назад, спиной врезался в стену, бросил совню, кинулся опрометью вниз.
Мастер всадил ему дрот в бедро, и корчмарь, кувыркаясь, покатился по ступеням лесенки, снёс перила, тяжело бухнулся на пол; кровь разлетелась тёмными брызгами.
Охотник спустился к нему, сгрёб за шиворот. Левая рука уже онемела, рукав пропитался кровью.
– Где… вход?
– А… хрррр… – Выкаченные глаза трактирщика сделались совершенно безумны.
– Где вход? – повторил мастер. Жжёт, как же жжёт рана; уж не смазали ли чем-то наконечник?
– Н-не знаю…
– Я человек простой, – прошипел мастер в побледневшую рожу вампирьего прихвостня. – Или говоришь, где вход, или я тебя на тряпки сейчас порву.
– Тьфу! – Корчмарь попытался плюнуть в охотника, промахнулся.
– Ах, так? Ну пошли тогда.
Мастер сам не знал, как не потерял сознания, втаскивая дёргающегося трактирщика вверх по ступеням. Но втащил; швырнул на пол рядом с уже замершим навсегда остролицым.
Один из громил, похоже, тоже доживал последние мгновения – кровопотеря и смерть. Другой, которому мастер раздробил переносицу, напротив, пытался уползти.
– Смотри. – Мастер наклонился над раненым. Махнул секирой.
Голова тупо ударилась об пол. Трактирщика вырвало.
– Сми-илуйся…
– Вход. Показывай, немедля!
Трактирщик показал. Нажать здесь, здесь и здесь; повернуть скрытый рычаг. Кормчаря трясло, он не мог оторвать взгляда от трёх мёртвых тел на полу, луж крови и отрубленной головы то ли Зденака, то Павуша.
Мастер проделал указанные манипуляции. С легким скрипом и скрежетом что-то провернулось на скверно смазанных петлях; в толще стены открылся узкий лаз, выложенный кирпичом, что вёл прямо вниз. В стены вделаны кирпичные выступы-ступеньки.
– Что там? Внизу? – Мастер сунул окровавленное оружие под нос трактирщику. В зале меж тем раздались встревоженные голоса, женщина окликала какого-то Петруся, слышался топот ног; мастер быстро шагнул к окну – в соседних домах распахивались окна, высовывались заспанные люди; а по улице к злосчастной таверне стремительно приближался настоящий отряд. Крепкие, плечистые парни в суконных куртках, с перевязями, увешанными самым разнообразным оружием. Во главе быстро шагала, судя по фигуре, женщина, так же, как и ле Вефревель, скрывавшая лицо широкополой шляпой и так же, как и вампир, носившая на левом боку длинную шпагу с причудливой гардой.
– Тебе коне-е-ец… – просипел трактирщик. На свою беду – потому что мастер, видя вваливающихся в корчму мрачных, решительных людей, так же решительно взмахнул секирой в последний раз.
Теперь дальше.
