– Заряжай! Целься… Огонь!
Ахнул залп. За ним – еще один, а между залпами метко били лучники. Тем более что противник тупо лез на рожон, как видно, надеясь на свою нахрапистость и силу. Зря надеялись… против пуль-то.
– Огонь! Лучники – во-он в тех бейте!
Стоило признать, враги оказались весьма опасны – могучие, не знающие жалости дикари, презирающие смерть и совсем не боящиеся пищалей. Разве что гром выстрелов их немного смущал – но перли людоеды безостановочно, не глядя, лезли прямо на стволы. Тут и целиться было не надо, успеть бы под прикрытием лучников зарядить…
– Огонь! Огонь! Огонь!
Лучше всех пригодилась легкая аркебуза веселого немецкого ландскнехта Ганса Штраубе: заряжалась она легко, быстро, да и сам герр Штраубе был весьма ловкий солдат – но и он только и успевал поворачиваться, стрелять… Лично пристрелил около десятка врагов, а то и больше, а вот раненых добивать отказался, сказал, что «солдатская честь» не позволяет.
– Нет, их надо добить! Всех, – после окончания битвы резко бросил Маюни. – Иначе менквы вернутся. Так дедушка говорил, а уж его словам можно верить, да-а.
– Добьем. – Иван потрогал противно занывший шрам и скривился. – Обязательно добьем, а покуда поищем Афоню. Ты, парень, про какую-то охотничью яму говорил?
– Менквы ее должны бы вырыть, да-а. Обязательно – на звериной тропе.
Там яму и обнаружили, на узкой, ведущей к водопою звериной тропинке. Довольно ловко замаскированная – значит, далеко не во всем менквы были такими уж непроходимо тупыми – ловушка оказалась незаметной; казаки долго переговаривались, искали, пока наконец не услышали донесшийся из-под земли слабый крик.
Там, расчистив ямищу от прутьев, листьев и дерна, наконец обнаружили Афоню. Исхудавшего, истерзанного, но живого.
– Вытаскивайте его скорее! Что глазами пилькаешь, Афоня? Это ж мы. Не узнал? Ох ты, бедолага.
– Братцы! Спаси Господи… вы-и! Вы!
Освобожденный из ужасного плена подросток повалился наземь и зарыдал от счастья:
– Ой, братцы… козаче… Атамане! Явились… явились… а я уж так-то вас ждал, молился… и вот… Не чаял уже и спастись, думал, со дня на день сожрут, ага. Ох, спаси, Господи!
Как выяснилось чуть позже, дикари не сожрали отрока вовсе не потому, что всегда были сытыми, просто парень все время читал нараспев молитвы – а менквы слушали, и им, похоже, нравилось, поскольку, когда Афоня замолкал, кто-то из диких людей тут же таскал его за ухо и что-то мычал: мол, пой, паря, покуда жив!
– Едва ухо не оторвали, спаси, Господи, и помилуй.
На ночь глядя решили в обратный путь не идти, места кругом были незнаемые, даже Маюни терялся, да и сам тут ничего толком не знал, а только слыхал кое-что когда-то от своего покойного дедушки-шамана. Но и разбивать лагерь на месте битвы – Боже упаси! Своих убитых похоронили, а закопать людоедов уже не оставалось ни сил, ни желания.
Посовещавшись, решили отойти к реке, точнее сказать, к протоке, связывающей реку с небольшим круглым озерком, вокруг которого во множестве рвались к небу стройные, с янтарными смолистыми стволами сосны.
Вечерело. Светло кругом было, хорошо – спокойно, красиво и благостно. Водичка в озере оказалась на диво теплой, так что вполне можно было выкупаться, смыть пот брани да кровь, что казаки во главе со своим атаманом с большим удовольствием и проделали, оглашая округу довольными криками.
– Ой ты, Господи Боже мой! Вот это теплынище. У нас в Чердыне не кажное лето такая водичка.
– Вот так зима, козаче! Вот так оттепель – теплее лета, что ль?
– Выходит – теплее.
– Так и вогулич наш про теплынь говорил, про вечное лето.
– Не обманул!
– Знать, и про идола златого – не обманул тоже! Есть он тут, идол-то!
– Ох, братцы, забогатеем скоро! Домой вернемся – чистые бояре будем.
– Гляди-ко, боярин какой выискался! С немытым-то рылом да в калашный ряд.
Один Маюни не купался, не хотел обижать духов воды. Просто сидел на бережку, смотрел не пойми куда да время от времени поглаживал привешенный к поясу бубен. Дедов.
Удивительно, но озеро оказалось не таким уж и рыбным, в протоке и на реке клевало куда лучше – казаки все же натаскали карасей, щук, налимов, наварили ушицы, напекли на угольях. Еще б соли побольше да хлебушка – и совсем было бы хорошо.
