Или
Ника растерялась. На радость от встречи, конечно, не рассчитывала. Но это желчное «к нему»… Покоробило. Чего уж там.
– Случилось кое-что важное. Я хотела об этом поговорить, – сказала она кротко. Самая лучшая тактика, если не хочешь навлечь на себя еще больше критики.
– Говори. Я ему передам. – Руки в карманы джинсов сунул, плечом дверной косяк подпирает и глядит выжидающе. Войти не спешит пригласить.
А Ника не торопилась рассказывать. Так и стояли, играли в «кто кого переглядит».
Антон сдался первым.
– Все с тобой, короче, ясно. – Усмехнулся – как ледяной водой окатил. Но все же посторонился, пропуская в дом. – Заходи.
Ника не стала ломать голову над тем, что же ему там ясно. Кажется, Князев вообще понимал в происходящем больше, чем она сама.
Проводив до комнаты на втором этаже, которую они с Шанной облюбовали и приспособили для житья, Антон с ногами забрался на узкий диванчик и отвернулся, потеряв к Нике всяческий интерес.
На полу, в пол-литровых стеклянных банках теплились три оплавленных свечи.
Ника скромно присела на колченогий стул без спинки, сложила руки на коленях и прикинулась частью интерьера.
Шанна играла. Закрыв глаза, не замечая ничего вокруг. Неизъяснимо печальная мелодия то стелилась по вытертому паркету, то поднималась к потолку кружась, как завитки табачного дыма, где и таяла без остатка и вновь возрождалась. Потрескивали свечи. Грустил, впитывал стенами музыку старый дом. Когда-то здесь раздавались голоса. Звучала музыка. Смеялись дети.
Давно, невозможно давно…
Антон не спал. Лежал неподвижно, смотрел на пламя свечей. И тоже слушал.
– Привет, – шепнула скрипачка. Ника даже не заметила, когда стихла музыка. Кажется, звуки все еще повторялись эхом в пустующих коридорах и комнатах заброшенного особняка. – Игни ждешь?
Ника кивнула и бросила быстрый взгляд на Антона. Глаза закрыты, лицо расслаблено. Так не засыпают. Так теряют сознание.
– Как думаешь, придет?
– Он ведь знает, что ты здесь. Если посчитает нужным – явится.
– А если нет?
Шанна подошла к невидимому в темноте столу. Оттуда донеслось короткое шипение – видимо, она открыла бутылку с газировкой. И вместо ответа заговорила о другом.
– Игни нашел вторую.
– Что-о? – Подумалось мгновенно: почему в новостях об этом не было ни слова? Ах, да. Некогда было смотреть телевизор. А потом: значит, с ним самим все в порядке. Ох, не о том она думает. – Настю? Она жива?
– Нет.
Ксюша. Она ведь следующая!
А они по-прежнему ничего не знают. Группы волонтеров прочесывают город. Ищут в подвалах, на чердаках и в заброшенных домах. Вроде бы даже в лесу.
Игни находит только мертвых… Ничем он ей не поможет.
– Тоха не из-за поисков девчонок злится, – виновато сказала Шанна. – Не думай, что он такой сухарь. Ему самому несладко.
– А чего тогда? – Разбираться в мотивах Князева прямо сейчас не хотелось. Но молчать было невмоготу.
– Напрягается по поводу тебя и Игни. Как бы это сказать… Что вы слишком сблизитесь.
Спасибо темноте! Лицо, наверное, вспыхнуло.
Тут следовало бы категорично возразить, но Ника задала вопрос. И он прозвучал резче, чем ей хотелось бы:
– Ему-то что?
– Ему-то, как раз, очень даже что… Все сложно, – прибавила Шанна.
И замолчала. Подбирала слова.
– Помнишь, я говорила, что Тохе нельзя терять контроль с девушками? И в духовном плане, и в том самом… Ну, телесном. Хм. Это не так-то просто. В смысле Игни волен делать все, что ему в голову взбредет, а так как Тоха постоянно его видит, то… Э-э… Не понимаешь?
Ника начинала догадываться. И то, что приходило в голову, было мало похоже на хорошие новости.
– Ну, вот представь, что тебе нельзя, скажем, есть сладкое. Под страхом смерти. Или наказания. А хочется. При этом оно везде тебя окружает. Ты даже во сне сладости видишь. Так вот. Игни ничего не связывает. Ему можно… э-э… Есть сладкое. Не то чтобы он с каждой встречной. Один раз всего было. Но нам хватило. – Ника отметила это
