Внезапно Львов внимательно пригляделся к своему визави. В памяти всплыли фотографии крупного мужчины с двумя орденами Красного знамени. Глеб хмыкнул и поинтересовался:
– А не с Григорием ли Ивановичем Котовским[135] имею счастье беседовать?
– Допустим, – ответил тот, насторожившись.
– М-да? А насколько я помню, вы вроде как в тюрьме должны сейчас находиться. Или я чего-то не знаю?
– Не знаете, – спокойно ответил Котовский. – После отречения царя у нас в тюрьме было восстание. И вот мы здесь…
– Оч-чень интересно… – протянул Львов. – Ну-с, Григорий Иванович, – он оглянулся на Анненкова. Тот понятливо кивнул, и Глеб продолжил: – А пойдемте-ка мы с вами побеседуем тет-а-тет…
Через пару часов Котовский, экстренным порядком принятый в члены РСДРП(б) и получивший должность председателя Одесского ревкома большевиков, активно помогал при погрузке в эшелоны частей Георгиевской дивизии. Именно с его помощью была организована погрузка на платформы и обеспечение всем необходимым.
В качестве ответной любезности из числа трофеев Одесской организации были выделены две тысячи винтовок, два миллиона патронов и два пулемёта «максим», от чего свежеиспеченный большевистский вожак долго тряс руку генералам, пообещав всемерную поддержку и в будущем.
Кроме обычных вагонов на судоремонтном заводе внезапно сыскался отремонтированный бронепоезд «Черноморец». Котовский как-то разузнал об этом – совершенно случайно! – и тут же сообщил о своем открытии Львову. На судоремонтный примчался целый батальон из бригады Крастыня, и, невзирая на крики и вопли военного представителя, бронепоезд в составе бронепаровоза и трех броневагонов немедленно реквизировали в пользу Георгиевской дивизии.
Единственным затруднением оказалось вывести «Черноморца» на магистральные пути. Бронированный монстр несколько часов петлял по разъездам, стрелкам, долго стоял под парами, а в какой-то момент даже выскочил на трамвайную линию[136]. Описать ужас чистой публики и восторг мальчишек при виде пыхтевшего, поводящего орудиями чудовища, не взялся бы и Лев Толстой. Узнавший об этом инциденте Анненков с холодной иронией предложил переименовать бронепоезд в «Черномырдина», сопроводив свое предложение словами: «Никогда такого не было, и вдруг опять!»[137]
В путь эшелоны сумели отправиться лишь через три дня, но зато части убывали полностью экипированные, снабженные всем необходимым, и с продовольственными запасами на целых две недели автономного существования.
Шли по-боевому. Впереди гордо двигался бронепоезд, на котором развевалось георгиевское знамя. Следом – эшелоны, в которых между вагонами виднелись обложенные мешками с песком открытые платформы, на которых грозно поводили башнями броневики или угрюмо таращились полевые орудия. Анненков собирался приказать еще и прорубить в теплушках бойницы для стрелков, да Львов отговорил.
– Атаман, у нас на дворе – ноябрь. Это в Одессе тепло, а чуть севернее будем – люди от холода околеют, – сказал он, и Борис согласился с другом.
Полковые радиостанции, развёрнутые в каждом составе, позволяли поддерживать оперативную связь в дороге, а кроме этого, к каждой паровозной бригаде был придан сигнальщик, семафоривший команды по всем составам.
Первое препятствие повстречалось в Могилёве, когда путь преградила артиллерийская батарея и до полка солдат.
Бронепоезд дал предупредительный залп поверх голов. Не слишком трезвые солдаты тут же оттащили своих офицеров от пушек и принялись всем своим видом выражать готовность пропустить эшелоны куда угодно, но желательно – подальше отсюда. Однако им как-то не поверили, и на всякий случай Могилев занял второй полк второй бригады при поддержке казачьего полудивизиона. Штурмовики споро разоружили местный гарнизон, а Львов с разрешения атамана рванулся в ставку. Но там его уже ждали… Вернее – ждать его как раз и не стали: штурмбат вместе с бронедивизионом застал в ставке лишь ошалевших нижних чинов да пьяного до полного изумления поручика, которого удравшие генералы, видимо, позабыли в спешке.
В Могилеве отдыхали сутки. Заменили четыре паровоза, сманили к себе полсотни приглянувшихся георгиевских кавалеров, в том числе одного полковника, который сидел под арестом.
Анненков пожелал выяснить, за что это ветерана русско-японской войны, участника обороны Порт-Артура, кавалера нескольких орденов и георгиевского оружия полковника Полевого закатали в «холодную», и приказал доставить его к себе.
В кабинет полицмейстера городской управы, временно занятой под походный штаб, вошел высокий офицер с седыми висками. Увидев генерала- лейтенанта, он мгновенно вытянулся, приветствуя старшего по чину, и произнес:
– Полковник Полевой[138], девятый Ингерманландский полк. Ваше превосходительство, прошу вас: дайте мне наган с одним патроном и минут пять…
Анненков с интересом оглядел полковника, затем спокойно спросил:
– А что это вам на этом свете так не сидится, что вы на тот торопиться изволите? Нет, вы не подумайте плохого: револьвер я вам дам, не жадный. Просто удовлетворите мое любопытство.
