— Сама ты крыса, паршивка! Куда они делись?!
Побледневший Тикен встал, отряхивая брюки. Губы у него тряслись:
— Сарго, их нет. Сарго, тут некуда уйти. Нам головы открутят за пропажу.
— Тебе давно пора кочан сшибить, урод! Кто сказал их сюда посадить?!
— Кто? Ты, дубина!
— Их унесли черные, черные, — лепетала Лара, поджимая ноги. — Я во сне видела…
— А кого кормить-то? — спросил меланхоличный лакей, прикрыв зевок рукой в перчатке. — Ладно, я выставлю еду, а вы сами разберетесь.
— Тикен, стеречь девку, — приказал Сарго. — Я побегу рапортовать. Глаз с нее не спускать! Лишние порции можешь сожрать. Если в глотку пролезет.
Удавчик пометался по башне и с безнадежным видом бухнулся на помост рядом с трепещущей Ларой.
— Ешь, — мрачно молвил он. — С дворцовой кухни корм.
— Я правда видела, — шепнула Лара. — Они являлись ночью. Как могильные духи с крючьями. Но девчонок уже не было.
— Так я, пожалуй, третью порцию себе возьму, — решился лакей, присаживаясь с краю. — А винцо? Гере прапорщик, пить будете?
— Честное слово, я их видела.
Тикен безнадежно отмахнулся, снял шляпу, а затем обшитый кожей обруч.
— Наливай.
— За здоровье молодой барышни, — подмигнул лакей Ларе.
Из открытого судка пахнуло таким аппетитом, что у Лары в животе квакнуло. Наскоро пробормотав молитву и осенив себя знамением Ока, она, не теряя времени, придвинула посуду и замахала ложкой. От ужаса самое лучшее лекарство — мясо, тушенное с грибами и пряностями. Удавчик выпил стакан вина, добавил чего-то из плоской фляжки и стал тоскливо озирать каменные стены. Казалось, он вот-вот заплачет, душитель проклятый.
— Надо это место освятить, — заметила Лара, облизывая ложку и с трудом сдерживаясь, чтоб не вылизать судок.
— Поздно, крошка. — Он поглядел на нее, и Лара вздрогнула: настолько горьким и мертвым был его взгляд. — Кому идти в темное царство, того не отмолишь. Не нанимайся на службу, которая проклята.
— Ладно, господа, я понес посуду к судомойкам, — объявил повеселевший от вина лакей. — Благодарствую за угощеньице. Вы, барышня, осторожнее с Удавчиком. Он у нас первый любезник.
— Пшел вон, рожа холуйская. — Тикен с холодной свирепостью потянул револьвер из-за пояса, и лакей поспешил удалиться. Проводив его глазами, прапорщик задумчиво заглянул в дуло.
— Только этого не надо. — Лара отодвинулась.
— И не подумаю. — Убрав оружие, жандарм потер ладонью подбородок. — Надеюсь, ты меня поняла.
— Не очень, — призналась Лара. — В смысле, здесь не надо оставаться, да?
Вместо ответа он достал из жилетного кармана пакетик пергаментной бумаги и подал Ларе.
— Порошок от пьянки.
— Я не пью.
— Бери. Спрячь получше. Половину отсыплешь Безуминке. Скажешь, от меня. Больше пока не смог раздобыть.
Поглядев на его обруч, лежащий на сене, Лара подумала, что этот подарок был бы куда лучше. Удавчик заметил, куда она смотрит.
— Нельзя. Сейчас многие в эфире, перехватят голос.
— А когда можно?
— Потом узнаешь.
— С обруча голос далеко бьет?
— Сорок миль во все стороны. Кое у кого и дальше. Это монетный сплав, серебро с медью.
— А со шлема?
Удавчик слез с помоста:
— Я отведу тебя туда, где все расскажут. Тебе интересно?
— Ага.
— Значит, обойдемся без наручников?
— Да, пожалуйста. Я не побегу. Тут, я поняла, опасно бегать по газонам. Особенно ночью.
— Глазастая! — Тикен усмехнулся, глаза его повеселели, и он подал руку Ларе, помогая ей слезть с ложа. Отпускать руку Удавчик не
