они и делают человека человеком.
Стрелец стер последние следы крови с ладоней Сефии, но она все еще чувствовала, что кровь осталась на сгибах ее пальцев.
Узнать, в чем предназначение книги. Найти тех, кто похитил Нин и убил ее отца. И, если сможет…
Сможет ли она убить Хэтчета, если выпадет шанс? Больше, чем кто бы то ни было, он заслуживал смерти – хотя бы за то, что он сделал со Стрельцом. Но… и внутри ее души разверзлась пустота.
Из подаренного ему охотником набора Стрелец выбрал нож подлиннее, свежезаточенный. Он вложил его в ножны, закрепленные на поясе, а остальные завернул в кожу. Затем взял свой новый мешок и принялся укладывать вещи. Размером этот мешок был больше, чем мешок Сефии; кроме того, у него были кожаные ремни и блестящие застежки. По какой-то причине Сефия чувствовала, что, взяв этот мешок у спасенной ими семьи, они не сделали ничего дурного. А вот взять что-либо у убитых людей Хэтчета – ружья или револьверы – они не могли; это было бы неправильно.
Открыв свой мешок, она достала книгу. Ей крайне необходимо было взять ее в руки, такую тяжелую, такую знакомую, внушавшую абсолютную уверенность – словно книга могла успокоить бушующую в ее душе тревогу. Развернув ее, Сефия провела пальцами по знаку на обложке.

У Осло Канта, вероятно, не было ответов на мучавшие ее вопросы. Но ведь он был одним из импрессоров, верно? Он нес людям зло. Он причинил зло Стрельцу. Но, убив его, Сефия не чувствовала, что поступила правильно. Осло должен был умереть на улице лет через десять-пятнадцать. Не такой уж и большой срок, но гораздо больше того, что она, Сефия, позволила ему прожить.
Сефия открыла книгу чуть дальше, чем на странице, заложенной зеленым пером. Слова летели перед ней, как черные птицы по белому небу. Даже не думая о том, что она делает, Сефия принялась читать. Она не могла разделить эти две вещи – рассматривание букв и чтение. Слова оживали, наполняясь смыслом.
– Стрелец…
Он перестал паковать мешок и посмотрел на нее.
– Я знаю, как я это сделала, – сказала она.
Ее глаза скользили по странице, впитывая слова.
– Я смогла увидеть всё. Всю его жизнь от рождения до смерти.
Она облизнула пересохшие губы. Всё тогда превратилось в тонкую световую ткань, которая обычно прячется под поверхностью, пульсируя и возрастая с каждой пролетающей секундой – всё время и навсегда. И в каждой сияющей полосе света она смогла увидеть каждый момент жизни Осло Канта, всю его историю, переплетенную с жизнями других людей. Это было
– Я увидела всю его жизнь, – говорила она. – Полную последовательность всех моментов бытия, которые привели его к этой хижине. Все глупые решения, которые он принимал. Мы все состоим из этих моментов, из этих мгновений выбора. Иногда мне кажется: сделай я что-то не так, и ничто в моей жизни уже не будет таким, как прежде. Даже если это «что-то» будет совсем незначительным.
Сефия подумала о Нин и о том последнем дне, когда они были вместе. Все события того дня слились в одно мгновение – когда она запустила руку в корзинку с орехами. Она до сих пор чувствовала под своими пальцами их шероховатую поверхность.
Если бы она не попыталась украсть их…
Если бы Нин ее не остановила…
Если бы продавец не заметил…
Тогда наверняка Нин была бы с ней. И все могло бы быть иначе.
Точно такие же моменты выбора привели Осло Канта сюда – в эту точку его бытия.
И неожиданно Сефии стало страшно жаль того, что произошло. Не потому, что она сделала это, а потому, что была вынуждена поступить так, а не иначе. Потому что и ее, и Осло Канта обстоятельства привели к точке, в которой каждый из них должен был принять решение – убить или умереть. Потому что всеми нами управляет наша судьба.
Она начала плакать. Не теми слезами страха, которые она лила накануне. Это были тихие медленные слезы, стекавшие по щекам на подбородок. У Осло Канта позади была целая жизнь – как и впереди; и она отняла ее у этого человека. Она овладела нитями того момента и изменила их, поменяла их траекторию таким образом, что пуля, предназначавшаяся ей, досталась ему. Пуля вошла в него, проделала в нем дыру, и он не смог пережить этого.
Стрелец забрался к ней в гамак и обнял ее. Она почувствовала силу его рук на своих плечах, его щеку, которая угнездилась на ее голове, его ладони. Уже несколько лет никто ее так не обнимал, не обвивал руками, не укрывал – так, что все, что было в ней сломано, срасталось и вновь превращалось в единое целое – вот что Сефия чувствовала в объятиях Стрельца.
Когда-нибудь, если у нее получится, она признается, насколько ей жаль того, что случилось. Ей действительно было жаль. Жаль, что пришлось