Кэри кивнула и севшим каким-то чужим голосом спросила:
– А усыплять зачем?
– Ну… я боялся, что иначе не согласишься. Да и непрямые порталы – не самая приятная вещь, во сне их переносить легче.
За его свитер было удобно цепляться, и Кэри цеплялась, держалась, оттягивая тот миг, когда Брокк вновь отступит. А он подхватил вдруг на руки и спросил:
– Не замерзла?
– Нет…
Он же мокрый… не насквозь, но почти. И волосы торчат дыбом. А в вороте застрял черепок.
– Точно, теплая. – Брокк потрогал кончик носа. – Поговорим?
– Я не…
Сев на кровать, он усадил Кэри рядом и прижал палец к губам.
– Я не буду просить тебя вернуться.
Зря. Кэри почти согласна. Ей так пусто в том старом новом доме, который уже почти изменился, но остался слишком прежним, чтобы Кэри чувствовала себя в нем спокойно.
– Но сегодняшний день принадлежит мне.
– Почему?
– Потому что я так хочу.
С волос текла вода, свитер впитывал ее, а Брокка это раздражало. И он свитер стянул, бросил на кровать, оставшись в старой заношенной рубашке. На локте темнела латка, и пуговицы где-то потерялись, вместо потерянных нашили другие, и эти, черные, крупные, выделялись на белом полотне. Дотянувшись до полотенца, Брокк кое-как отерся.
– Кэри…
– Да? – Ей до жути хотелось потрогать латку. Или черную пуговицу. Морщины на лбу разгладить, опять он хмурится и серьезный…
– То, что ты здесь увидишь… ты не должна рассказывать об этом кому бы то ни было. Понимаешь?
Нет, но на всякий случай она кивает.
– Я не имел права приводить тебя сюда, но… – Он потер переносицу. – Мне показалось, тебе они понравятся.
– Кто?
Драконы.
И горы.
И сам дом, зависший на краю обрыва, пусть гранит и укреплен был металлической лозой, из которой и прорастали небольшие, казавшиеся едва ли не кукольными домики. Снег не удерживался на пологих их крышах, осыпался, искристой шубой укрывая стены по самые окна, а то и выше. Он засыпал узкие дорожки, проложенные в сугробах.
Воздух был легким.
Кэри, остановившись, пила его, глотала, не в силах напиться. И голова кружилась, тело же сделалось легким, еще немного, и она взлетит. Но муж не позволил, обнял ее и шепотом, губами касаясь уха, сказал:
– Дыши медленно и глубоко…
Дышит.
И взлететь не пытается, но держится обеими руками за его руку.
Отпускает.
Горы сине-зеленые и еще немного белые. Вызолоченные солнцем, что перевалило через вершину. Лиловые из-за обилия теней, которые вытянулись по ледникам.
Холодно.
Воздух хрустальный, колючий. И Кэри слизывает осколки с губ, а Брокк хмурится.
– Обморозишь. Идем.
Идти тяжело. Протоптанная в сугробах тропа узка, а Кэри одета так, что и поворачивается-то с трудом. Она пыхтит и вздыхает, переваливаясь с ноги на ногу.
Шерстяные чулки колются. А странные толстые, мехом внутрь штаны и вовсе, кажется, не сгибаются. Как и толстенный пуховый свитер, и длинная парка, прикрывающая руки до кончиков пальцев, правда, на пальцах – касторовые перчатки…
Кэри терпит.
Если ему так спокойней, то пускай.
