– Сколь знаю, сердце стало. Старик был немолод. Ничего удивительного.
…кроме некоторой подозрительной своевременности данной смерти.
И отец кивает, подтверждая догадку.
– Состояние перешло к Шеффолку.
Экипаж остановился, и матушка с излишней поспешностью вышла. Она рукой придерживала подол рваного платья, все еще умудряясь стоять на двух ногах.
– Поосторожней там, Кейрен… – Гаррад выбрался следом. – Хвост не подпали.
Леди Сольвейг перекинулась на пороге дома, сменив обличье с потрясающей скоростью. И раздраженный голос ее подхлестнул лошадей, которые взяли с места в галоп. Экипаж тряхнуло, хлопнули дверцы, и Кейрену пришлось вцепиться в поручень, чтобы усидеть.
– За воротами остановишь, – крикнул он кучеру, который пытался осадить упряжку. – Дальше сам.
…а матушка к утру отойдет. Потом сляжет с надуманной мигренью, заставив доктора Эйса метаться между клиникой и особняком. Впрочем, он привычен. Явится к утру, выставит в шеренгу склянки с настоями от головной боли, головокружения и дурноты, разложит астрологическую карту и будет долго, с полным сочувствием выслушивать жалобы.
Хороший он человек, доктор Эйс.
Терпеливый.
Высадили Кейрена на перекрестке.
Ночь. Город. Снег. Темные стекла спящих витрин и газовые фонари. Мороз. И лужи заледенели, покрылись слюдяной коркой, которая, быть может, и не растает в преддверии зимы. Ветер гонит старую газету и поземку выплетает, затирая чьи-то следы.
Тишина.
Гулкая, нарушаемая лишь скрипом снега под ногами. Ботинки в театре слегка обсохли, но тонкая их подошва скользила, да и холод пробирался сквозь нее, поторапливая.
А может, не стоило экипаж отправлять?
Да и вовсе, кто из дому гнал? В особняке тепло, ванна горячая наверняка готова… ужин и пирог с пьяной вишней на десерт. Камин. Любимое кресло.
Уют комнаты…
Кейрен ущипнул себя за ухо, прогоняя наваждение.
Пусть его квартира наверняка за день выстыла, но это – именно его квартира… их с Таннис. И когда она вернется, а она вернется непременно, то спросит про дурацкую свою вазу или фарфоровых косоглазых кошек, которые, как утверждала, принесут счастье.
Не принесли. Не сохранили.
И Кейрен тоже виноват. Следовало решаться раньше…
…часы пробили полночь, и он остановился под столбом фонаря, вытащил брегет – матушкин подарок взамен утраченного, – сверяя время. Часы были диво до чего хороши, отполированные до зеркального блеска…
…и в зеркале их скользнула тень.
Замерла, слившись со стеной.
Кейрен поднял голову, глядя на небо. Низкое какое, и звезды яркие, Таннис говорила, что верная примета на мороз. И надевала толстые вязаные носки, совершенно чудовищные, но при том уютные.
…тень покинула укрытие.
Она держалась в отдалении, но явно провожала Кейрена.
Какая утомительная забота.
Кейрен шел не спеша, отрешившись от снега и холода. Останавливался время от времени, разглядывал украшенные рождественскими венками витрины.
Следил за тенью.
А она смелела и подбиралась ближе.
…человек.
Кейрен свернул в переулок. И еще в один, заходя тени за спину. Ветер донес запахи дыма, осенних листьев и крепкий дух немытого тела. Человек, замерев на перекрестье, где единственный фонарь погас, вертел головой.
– И кто тебя послал? – ласково спросил Кейрен, положив руку на плечо соглядатая.
Он позволил когтям прорвать перчатки и дрянную кожаную куртенку. Провожатый заверещал, рванулся, но, поняв, что сбежать не выйдет, замер.
Как есть человек.
