– Ты не…
Голос срывается. И задавать вопросы страшно.
– Не трону ни тебя, ни ребенка. Таннис, давай серьезно, ладно?
Иначе-то как?
– Да, твоя беременность несколько нарушает мои планы, но не сказать, чтобы очень серьезно. Мне по-прежнему нужен наследник, но я согласен подождать год или полтора… это время у меня еще есть.
У него – да. А у Таннис?
– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Прервать беременность можно. Есть травы. Есть врачи. Но даже если бы ты вдруг захотела избавиться от этого ребенка… а ты не хочешь, я правильно понял?
Таннис кивнула.
Ребенок. В ней живет ребенок. И появится на свет, если она правильно рассчитала, в середине лета… и у него будут глаза Кейрена. Острые его скулы.
Упрямый характер.
И тонкий нюх.
– Так вот, даже если бы у тебя вдруг возникло бы подобное желание, я бы не позволил ему исполниться.
– Почему? – Тяжело говорить, во рту пересохло, и Освальд поднялся. Он подвинул к кровати столик и чашку подал, сам налил воды, холодной и непередаваемо вкусной.
– Потому что нет более верного способа подорвать здоровье женщины. А твое здоровье, если понимаешь, меня весьма заботит.
Он помог удержать чашку. И дождался, пока Таннис напьется.
– Женщины, которые избавляются от детей, зачастую потом рожают уродов, Таннис.
– И ты…
– И я о вас позабочусь. – Он забрал чашку и помог лечь. – Доктор сказал, что все хорошо, ты просто-напросто переволновалась. А тошнота – пройдет.
Уже прошла. И Таннис способна дышать.
Слушать.
– Ребенок…
– Останется с тобой. Подумай сама, зачем мне полукровка? И да, я вынужден буду забрать нашего сына…
– Только сына?
– Или дочь, но лучше сына. Мужчине проще наследовать. Но мы ведь не о том?
– Да.
Или нет. Его план все еще безумен, но Таннис успокаивает сам звук его голоса. Освальд снова прежний… почти.
– И я знаю, что это причинит тебе боль. А мне не хочется делать больно близким людям. И быть может, этот ребенок, который останется с тобой, тебя утешит. Ты ведь любишь его отца?
– Какая тебе…
– Любишь. – Холодная сухая ладонь убирает волосы с виска. – Это видно. И мне очень жаль, что так все получилось…
– Отпусти.
– Сама понимаешь, что не могу.
…слишком много Таннис знает. И ей бы радоваться, что со знанием этим она все еще жива, но радость получается притворной.
– Давай ты поужинаешь, и мы продолжим нашу беседу?
Он ушел, но отсутствовал недолго, вернулся с серебряным подносом, который поставил на стол.
– Доктор прописал лауданум для успокоения нервов, но я против. Лауданум – тот же опий, а мы видели, что опий делает с людьми, верно, Таннис?
Глубокая тарелка. Серебряная ложка. Салфетка, которую он укладывает на коленях Таннис, тщательно разглаживая, пожалуй, излишне тщательно.
– Поэтому ты попробуешь успокоиться сама, верно?
– Да.
– Умница… знаешь, я горжусь тобой. Помню еще ту девчонку, которая вечно совала свой длинный нос в чужие дела… открой рот.
– Ты меня с ложечки кормить будешь?
– Да. Ты против?
– Я не настолько больна!
