нелепый этот наряд. Очередной вызов, о котором напишут в газетах… не только о нем.
– Поможешь спуститься? – тихо спросила Лэрдис, когда ветер прорвался в черный зев выхода. – Или мы настолько чужие, что…
– Я пойду первым. – Брокк подал руку. – Ты следом. Бояться не стоит, здесь лестница находится внутри мачты, поэтому ветер не страшен. Пролеты освещены. Есть площадки. Почувствуешь, что устала, скажи, будем отдыхать.
– Спасибо.
– Главное, вниз не смотри…
– Брокк… – она больше не пробовала прикоснуться. – Мне не следовало лететь, верно?
– Не следовало, – согласился он.
Он слышал эхо ее дыхания в стальной полой спице, за стенами которой метался ветер, неощутимый, но близкий, заставлявший стены вибрировать и прижиматься к стальной же лестнице.
Нужно строить подъемник.
Для грузов.
И для пассажиров… пассажиры будут. По оптографу передали, что билеты на следующий полет все раскуплены, равно как и места в грузовом отсеке.
Развлечение?
Пускай. Когда-нибудь воздушные пути станут столь же обыденны, как и наземные.
Последняя секция была открытой, и Брокк спрыгнул на землю, с удовольствием отметив, что земля под ногами не спешит раскачиваться. Он отступил, подав руку Лэрдис, и та приняла помощь.
– Жила предвечная, – сказала она, цепляясь за его пальцы. – Я на земле… я снова на земле… поверить не могу.
– Не раскачивается?
– Точно, не раскачивается, а главное, что нет ощущения пустоты под ногами… я не знала, что боюсь высоты, и… лучше бы ты придумал что-то, что быстро ездит, но по земле.
– С этим – к Инголфу.
– Он самовлюбленный хам… – Лэрдис все же покачнулась, но устояла, наклонилась, коснулась щеки. – Надо же… снег идет… мне нравится зима. Спасибо.
– Пожалуйста.
Он обернулся и…
Кэри стояла меж двух фонарей. Белая в беловом свете. Зимняя, снегом окутанная… родная.
Чужая.
– Извини. – Тихий голос, погасшие глаза. – Мне подумалось, что ты рад будешь меня видеть. Это тебе…
Она протянула букет измятых цикламенов, сунула его едва ли не силой. И отступила.
Отступала, шаг за шагом отдаляясь.
– Кэри…
Надо что-то сказать, остановить. Удержать.
Попросить остаться.
Объяснить все, но Брокк молчал.
– Я… – она пятилась, улыбаясь неловкой несчастной улыбкой, – я рада, что полет прошел хорошо… я действительно рада…
И когда все же развернулась, Брокк отчетливо понял – уходит.
Все близкие рано или поздно уходили, но… Кэри он сам прогнал.
– Мне жаль. – Лэрдис не выглядела огорченной, к ней как-то очень быстро вернулась прежняя маска.
Проклятье!
Брокк ступил на дорожку.
Факелы. Огонь. Люди какие-то, которых не должно быть. Его останавливают, пытаются. Вопросы задают, хватают за руки, привлекая внимание, вновь суют цветы, словно он, Брокк, девица… и вскоре он с трудом удерживает охапку.
Оркестр.
Музыка и репортеры, желавшие знать подробности…
А Кэри нет.
Ушла.
И догнать не получилось, потому что плохо старался. Он, Брокк, наивно рассчитывал, что у них целая жизнь впереди, и что такое год? Упущенное
