последний раз Кейрен тщательно изучал каждую карточку. Он вчитывался в словесные описания, пересчитывал данные бертильонажа, по ним, по цифрам вновь и вновь рисуя лицо. Кляня за то, что карточки заполнены едва ли на треть.
Отбрасывал слишком старых.
И чересчур молодых.
– Дорогой, – в голосе леди Сольвейг прорезался холод, – тебе не кажется, что следовало бы уделить большее внимание семье?
– Да, мама. Конечно. Прошу меня извинить.
Еще немного, и сорвется.
Уйти позволяют, и две леди склоняются друг к другу, должно быть обсуждая неблагодарных детей, которые не в состоянии жить за себя сами. Дверь в библиотеку приоткрыта, и свет горит. Люта, забравшись на диван, отгородилась книгой, но не читает – вновь плачет.
Кейрен прикрыл дверь, подозревая, что момент для утешений неподходящий. Да и чем ее утешить? Обещанием не отбирать жестянку с болтами и гайками? Книги? Переписку ее? Быть может, взамен ему позволят вести прежнюю жизнь?
Почти прежнюю.
В гостевых покоях прохладно. Камины горят, и сердце дома накачивает горячей водой трубы. Створки окон сомкнуты плотно, но сквозняки пробираются.
Секретер у окна. Черное дерево. Медальоны из слоновой кости. Скалятся кривые хари химер, стерегут чужие секреты. Бумага и лист. Чернильница – все та же химера с горбатой спиной и куцыми посеребренными крыльями. Стальное перо.
Он давно собирался отписаться Райдо, но то руки не доходили, то просто сказать было нечего. Не жаловаться же на жизнь, в самом-то деле.
Десны чесались, и Кейрен прикусил деревянную рукоять пера.
Не те слова, и чернила темно-лилового оттенка слишком густые, а бумага – гладкая, и буквы по ней растекаются. Почерк же и без того неуклюжий, детский, вовсе превращается в каракули. О чем еще писать?
О том, что его невеста рыдает и будет, кажется, рыдать и до свадьбы, и после?
Или о матушке, уже выстроившей в воображении всю их с Лютой совместную жизнь, идеальную, как сама леди Сольвейг? О том, что жизнь эта не устроит ни Кейрена, ни Люту… и что матушка надолго обидится, если Кейрен попробует ее осадить.
Не попробует – осадит, иначе и вправду сойдет с ума. Или вживется в отведенную ему роль.
Кейрен раздраженно прикусил дерево, и то захрустело. В руках остался обломок пера, а клык пробил нижнюю губу. Кровь, смешанная с живым железом, имела сладковатый вкус.