повесит.
– Ну нормально, вообще… За что повесит-то?
– Говорю же: за шею.
– Ну нет, я в смысле, что…
– Кави, прошу тебя, не сбивай с толку почтенного мудреца.
– Да какой я мудрец, драконья погибель! Был бы мудрец…
– Тебе решительно не в чем укорить себя, о почтенный Думья! Если уж лучшие маги Академии – и не только лишь одного зелёного её крыла – по сю пору не в состоянии распознать источник заразы, паче того – изыскать хоть какое-нито средство противостоять ей!..
Но тут уж Кави осёкся, ибо взгляд Дурты как-то особенно убедительно наводил на мысль, что сравнение даже и с лучшими магами Академии гордый мудрец вовсе не воспринимает в качестве комплимента.
Что же; гордость и гордыня суть понятия различные. Достойный Дурта имел полное право испытывать гордость, ибо всю жизнь свою подчинил обретению знания, а тако же, – что, правду молвить, куда важнее, – поиску закономерностей, кои позволяют из знания наличного произрастать знанию новому, доселе небывалому. Есть ли в мире высший повод для жреческой гордости, нежели умение постигать тончайшие невидимые связи, коими и связали великие суры крупицы наших манасов и судеб?.. Пусть покуда и не столь высоко приподнимается полог вселенской тьмы – однако ж приподнимается, приподнимается! Позволяя питать надежду, что когда-нибудь, глядишь, да и поднимется он напрочь.
Гордыня ли служит основанием сей надежде? О, как раз гордыня многажды более свойственна тем самым академикам, что нынче до донца исчерпывают свои силы в скорбных попытках хоть как-то сдержать распространение поветрия. И пусть маги несоизмеримо превосходят доброго Дурту в могуществе своего колдовства, пусть опираются они на традиционные, веками отточенные декрипитации мастерства… сколь бы споро ни научился ты преодолевать однажды и навсегда проторенный путь – но увы, путь этот способен привести тебя лишь в ту же самую, однажды и навсегда определённую точку. Попытайся ты не то что изменить цель прибытия, но даже и просто срезать дорогу – тут же и завязнешь в непролазно-глухом лесу незнания да непонимания. И никогда, никогда не одолеть тебе сию чащобу, пока не заставишь ты самоё себя обучиться особым навыкам и правилам хождения там, где нет ещё торных, истоптанных путей.
Вот этому-то принуждению и посвятил свою жизнь Дурта; и ладно б одну лишь собственную жизнь!.. Отца-пандарина, с немалым скандалом изгнавшего Дурту из монастыря, где провёл тот сиротскую юность, в чём-то можно понять – и уж точно не следует осуждать слишком строго.
О да, улыбнулся про себя Кави, вспоминая грядущие годы. Что с того, что годы эти с неизбежностию сложатся теперь совсем иначе, нежели сложились в памятной ему реальности?.. Не таков друг Дурта, чтоб позволить какой ни на есть реальности отвлечь его от истинно важных вопросов.
– Мы не знаем истинной причины поветрия, – сказал он, не желая далее углубляться в тонкости фундаментального противостояния Дурты с магами Академии, – но на сей момент несомненно одно: Варта не извлечёт никакой выгоды от применения репрессий в адрес вольных либо случайных спутников сударя капитана. Кроме того, я только от Его Высочества – и должен отметить, что благородный принц Содара не испытывает по отношению к нам какой- либо враждебности.
– Он не считает?.. – спросил Дурта, приглаживая растрёпанную рыжую шевелюру.
– Нет, – твёрдо сказал Кави, – Лорд-Хранитель разделяет наше мнение о причинах ухода сударя капитана.
– Ну, он, конечно, человек… но он не предатель вообще!
– Слезь с верстака. И сколько можно грызть эти яблоки, скажи на милость?
– Они вкусные.
– Самые обычные.
– В лесу он до сей поры имел возможность отведать лишь дичков, – пришёл на выручку младшему Кави Кави старший. – Нам ли с тобою, о достойный Думья, осуждать юного лесного эльфа за неожиданное пристрастие к…
– Да пусть, пусть ест! – отмахнулся Дурта, дёргая рукавом халата слишком резко для того, чтоб принц-консорт не сумел разглядеть за этим жестом некоторого смущения. – Живота не жалко – пусть ест! Вы, дикари… кругом чума, кругом гибнет весь мир, и мы вместе с ним, а этот юный тумул…
– Ну тем более, вообще, а чего еде пропадать? – с удовольствием сказал юный тумул, вальяжно подкидывая на ладони вполне ещё мясистый огрызок.
Да, с усмешкой подумал Кави-старший, быстро это я освоился: спервоначалу-то выедал до косточек, да и косточки тоже потом разгрызал. Лучше бы о Севати думал, что ли…
А ведь к Севати теперь, когда Немец исчез, дорожка им обоим заказана… ладно, в самом деле, пусть уж младший – чем с тоски понатворить глупостей – заедает разлуку вторым мешком сочных краснобоких яблок.
– Эээ… хотя бы огрызки не разбрасывай, драконья ты погибель, – напомнил Дурта, явно более из желания оставить за собою право старшинства.
– Ага, – покладисто согласился мальчишка.
И – разумеется – тут же запустил огрызком в узкое оконце «избы-читальни».
