– Куда надо. Дела намечаются большие.
– Не, – сказал Бугаенко, – у меня тут… а это точно алмазы у тебя?
– Точно.
– Из Педжента?
Вот же твари, с привычной ледяной ненавистью в адрес администрации подумал капитан, даже это умудрились отнять.
Сколько этому сержантику? Ты семьдесят третьего, он, самое позднее, девяностого… и совсем другой народ. Это же из вот таких мелочей и складывается: отщипывай в каждом поколении по кусочку – и в русских очень скоро не останется ничего русского.
Ты, Немец, хоть и немец – но ты русский немец. А этот серый хоть и русский – а уже вроде как и нет.
– В Педженте, в Педженте, – вздохнул Немец, сдержанно оценивая обстановку. Он намеревался пройти сборище так, чтобы не слишком светиться перед настоящими полицаями, но и не попасть дуриком под раздачу от митингующих.
Ленивые патрули на Воскресенке внимания на них не обращали – больше высматривали, кого бы выдернуть из толпы. Предстояло пройти внешний кордон. Перед выходом в «БээР» Немец чисто выбрился; теперь оставалось надеяться, что в нахлобученной на самые брови форменной ушанке его разрекламированная внешность окажется не такой приметной.
Как сказал бы Кави – «увы».
У грязного ППСного «бобика» с ноги на ногу топтался скучающий лейтенант. Сперва он только скользнул по двум сослуживцам рассеянным взглядом, с недоумением задержавшись на Пагди. Потом посмотрел пристальнее, в лицо капитану. Потом безразлично отвернулся.
Отвернулся очень безразлично.
И постукивать себя палкой по бедру перестал.
Бугаенко что-то почувствовал и тоже напрягся, вопросительно посматривая на капитана.
Ладно, подумал капитан, зато не скучно.
– Здорово, Смирнов! – забубнил Немец, шагая прямо к полицаю и выпучивая глаза. – Вам суточные выдали? И нам нет, прикинь? Ты когда тут? Ты как хочешь, а мы с Бугаём щас к полкану. Давай с нами? Вам же тоже не выдали?..
Зачарованный нехитрым «цыганским гипнозом», лейтенант машинально отступил на шаг назад, за машину – только для того, чтобы тут же пропустить прямой в подбородок. Место было хорошее: высокие полицайские машины стояли в ряд, перекрывая сектора обзора.
Но не везёт – значит, не везёт.
Во-первых, челюсть у лейтенанта оказалась чугунная: от поставленного капитанского удара поплыть-то поплыл, а в осадок не выпал – и даже что-то замычал, вскидывая к лицу полусжатые кулаки.
Во-вторых, всё-таки заметили. Заржали и заулюлюкали.
Прежде чем веселящиеся ОПОНовцы успели сообразить, что происходящее не может быть объяснено простой дракой двух полицаев, капитан приложил одну руку к груди, развернулся на пятках и, указывая мечом куда-то в сторону Александровского сада, заорал:
– Двое! Флаги, холодняк!
Рефлексы… ОПОН как ветром сдуло.
Бугаенко смотрел на происходящее разинув рот. Капитан подцепил его под локоть и выволок из-за машины, к митингующим.
Волнение докатилось уже и до внутреннего кольца: сотрудники суетились и переговаривались по рациям, но машинально смотрели всё-таки на толпу. Капитан наклонил голову пониже и увлёк сержанта за собой, неназойливо прикрываясь от ненужных взглядов его по-прежнему вялой тушкой.
Сзади кричали и матерились бегущие ОПОНовцы, топали тяжёлые рифлёные подошвы.
Они почти вклинились в толпу, когда какая-то сутулая полицайская спина – явно случайно – перегородила им путь.
– Стоять! – заорали сзади.
Немец знал, что кричат-то не им, но тут же почувствовал, как напрягся Бугаенко. Прежде чем капитан успел отреагировать, внезапно набравшийся духовитости сержант рванулся вперёд и, ухватив сослуживца за плечо, полуразвернул полицая к себе, одновременно прячась за ним и оттаскивая в сторону.
– Это он! – завопил Бугаенко, указывая на Немца. – Это!..
«Дурак», – с оттяжкой подумал капитан, вытряхивая из ушей собственную фамилию. Теперь он оказался в центре внимания. Притихшая было толпа раскрывалась ему навстречу, начинала роптать. Обострившимся, почти эльфийским слухом капитан ловил знакомые оружейные звуки.
– Стоять! – заорали сзади. Вот теперь уже адресно. – Руки за голову, мордой в пол!
«Простите, ребята», – подумал капитан, пригибаясь и противолодочным зигзагом ныряя в толпу митингующих. Если щас стрелять начнут… ну да вы тут все за свободу митингуете, а за свободу-то и пулю словить не жалко.
Это, конечно, подлая всплыла мыслишка, животная – но выхода не было. Несмотря на огрехи планирования и подготовки, операцию следовало вытягивать, и, когда полицаи первого кордона вломились за ним в толпу, он, по-прежнему пригибаясь, запустил руку в карман бушлата и, резким движением
