Ни одного звука не проникало сквозь обитую железом дверь темницы. Ни изнутри, ни снаружи. Темнота обволакивала, давила своей могильной тишиной и вкрадчиво шептала в уши: смирись. Смирись – и ты умрешь легко и безболезненно. Достаточно только чуть приоткрыть дверцу в разум – и Темнота заполнит его без остатка. Темнота сама станет твоим рассудком. И ты, погруженный в нее, даже ничего не почувствуешь, когда тебя заживо будут рвать безжалостные клыки…
Яростный крик-рычание раздался под сводами бетонного мешка, узник дернулся, сбрасывая похожее на смерть оцепенение. Нет, так просто его не сломить! Пусть ему и суждено умереть, но он не позволит перед этим превратить его в бессмысленное безмозглое нечто! Он, Марк, сын Хмары из Алтуфьево, будет бороться! До последнего!
Подхватившись, Крыс пружинисто упал на пол и, упершись кулаками в ледяной пол, принялся с остервенением отжиматься от него, сквозь зубы четко и упрямо выговаривая стишок, который он однажды услышал от Умника и почему-то запомнил:
– Нет… не пугает… нисколько… меня это… Просто… из памяти… ясность… даря… Что-то… уходит… что-то… меняется… Я… остаюсь… И значит… не зря!..[15]
Внезапно в замке заскрежетал ключ.
Одним прыжком Крыс оказался на ногах и впился напряженным взглядом в дверь. Что сулила ему эта неожиданная перемена в его положении? Неужели… уже пора?.. Так скоро?..
…Нет! Пожалуйста… еще немного!.. Пожа…
Свет от фонаря, хлынувший в отверзшийся проем, ослепил привыкшие к темноте глаза. Марк зажмурился и заслонился локтем.
– Хозяин велел дать тебе пожрать, чтоб ты не подох раньше времени с голоду! – раздался над ухом голос охранника. Стукнула об пол жестяная миска, и дверь начала закрываться.
– Погоди! – воскликнул скавен, бросаясь на голос. – Скажи, что со мной хотят сделать?
– Не велено говорить! – буркнул голос. Чья-то рука грубым толчком в грудь отбросила Крыса назад… и дверь захлопнулась. Скрежетнул замок, и на узника снова надвинулась душная Темнота.
«С-суки… хоть бы до ветру вывели…» – с беспомощной злостью подумал скавен.
…Дверь открывалась еще дважды, один раз Марка и правда вывели размяться и по личным надобностям. Но никто, ни один из тех, кто в это время сторожил его или попадался навстречу, не отвечал на его вопросы. Отворачивались, игнорировали, словно и не слышали даже.
А еще Крыса не на шутку удивляло, беспокоило и обижало то, что почему-то никто из гладиаторов так и не пришел навестить его. И даже Костя…
Безмолвная глухая Темнота продолжала окружать О’Хмару даже в те редкие минуты, когда его выводили из темницы.
Темнота всеобщего игнорирования.
Марк не знал, что Мазюков запретил охране пускать к нему кого бы то ни было, опасаясь, что доброхоты предупредят мучающегося неизвестностью смертника об уготованной ему участи. Он также не знал, что Костя уже несколько раз пытался пробиться на свидание с другом и готов был часами сидеть под дверью его узилища в надежде на случайную удачу. Но охранники всякий раз прогоняли его.
И пока Крыс находился в вынужденном информационном вакууме, невольно всячески накручивая себя, гладиаторы почти в полном составе (кроме Гая, все еще пытавшегося разрулить с Мазюковым ситуацию с попавшим в беду новичком) собрались в одном из жилых помещений, чтобы обсудить все возможные варианты его спасения.
– Вот ведь прошмандовка! – злобно сплюнул Кевлар, который хозяйскую дочку на дух не переносил и не стеснялся каждый раз ей это демонстрировать. Та же его откровенно боялась, и если не жаловалась отцу, то исключительно потому, что боец однажды прямо заявил ей: вякнешь чего – папаша узнает о твоих шашнях все! – На взрослых-то мужиков она пока не вешается – только глазки строит. Батьку боится. А вот таким, как вы, от нее тут достается по полной. Уже со всеми местными пацанами и парнями перетискалась. И я стопудово уверен, что не только с местными и не только перетискалась. А прикидывается такой невинной овечкой… Губки бантиком, бровки домиком… – он снова сплюнул. – Сука! Эллочка-людоедка, блин… прости, Серег!
– Да уж, попал Крыс, как кур в ощип… – невесело покачал головой Людоед, в миру действительно носивший совершенно не подходящее к его экзотической внешности имя Сергей. – Мазюков в своей малолетней дурынде души не чает и, как лох, верит любой феерической лапше, что она ему на уши вешает. Плюс еще морду лица… блюдет. А Эльке того и надо.
– Но неужели никак нельзя отменить это наказание? – с отчаянием проговорил Костя, глядя на старших товарищей несчастными глазами. – Или хотя бы смягчить?
Людоед положил ему на макушку свою огромную лапищу и покачал головой.
– Гай с Кевларом уже пытались. Кев же видел, что это не Крыс к девке приставал, а совсем наоборот. Но Мазюков ничего не хочет слышать и жаждет крови. Если бы еще Крыс не был мутантом – тогда, может, все и обошлось бы. Зачем Мазюкову огласка в таком деле? Пошумел бы наш папаша-олигарх, пошумел – да и отошел. Но не в данном случае.
– А я вот чего думаю, мужики… – подал голос молчавший до этого Шаолинь. – Прямым путем как-то повлиять на исход дела мы не можем. Так? Но мы
