– Мертвый пес и неупокоенный дух? – Во взгляде Анук читалось неверие.
– Он их как-то чувствовал. Примерно как вы. Они ему мешали, не давали сосредоточиться и напасть.
– У душевнобольных высокий порог восприятия. Они, как младенцы и животные, способны видеть иных сущностей. Но неупокоенный дух, который бросается на защиту своего донора… – Анук помолчала. – Я об этом слышу впервые.
– Так все и было. Я не вру.
– Понимаю, но поверить в такое очень тяжело. Даже мне. А я многое повидала на своем веку, – сказала Анук и тут же спросила: – Он приходил, чтобы убить тебя?
– Да, то есть нет. Не уверена. Он сказал, что не хочет причинять мне боль, требовал, чтобы я не вмешивалась.
– Во что?
– Во все. Чтобы позволила ему убивать и дальше.
– Он так сказал? – Анук ловко повязала на голову платок.
– Бабай говорил, что не может иначе, что все равно убьет. Кажется, так. Все произошло слишком быстро.
– Что еще?
– Ничего. Он принес мне безвременник. Это такой цветок, их было много в саду у Флоры.
– Я знаю. – Анук кивнула.
– Он разговаривал со мной так ласково. У него в самом деле раздвоение, два существа в одном теле: Альберт и Бабай. Альберт – сама вежливость. Я думаю, цветок – это его идея.
– А Бабай?
– Он пришел с ножом. – Арина задрала свитер, рана уже не кровоточила.
– Это его рук дело? – Анук снова протянула ей чашку с отваром.
– Да. Мы держали друг друга на мушке. – Арина сделала большой глоток. – Если, конечно, можно так сказать.
– У него был нож, а у тебя?
– Веретено.
– И что случилось?
– Бабай хотел меня убить, а Альберт ему не позволил. Или он сам так решил, я не поняла. Точно знаю лишь одно: вместо меня он принялся кромсать ножом стол. Переключился…
– Как в лечебнице, – Анук понимающе кивнула. – С порванной бумагой и сломанными ветками.
– Да, зуд Бабая – это ярость, которая требует выхода. Так он пытается ее контролировать.
– С этим понятно. – Анук надолго задумалась.
Только сейчас Арина заметила, какой усталый у нее вид. Что она делала прошлой ночью? Ночевала ли дома? Вот на ней вчерашнее платье и вчерашняя кофта, туфли заляпаны глиной. А на подоле кое-где видны следы засохшей грязи. Словно ночью, вместо того чтобы отдыхать, она копала огород. Или могилу…
От последней мысли сделалось нехорошо. Хотя до этого казалось, что хуже уже быть не может. И что-то такое вертелось в голове, еще не сформулировавшееся в связную мысль, но очень важное. Арина снова отпила из чашки. Теплая волна растеклась по телу, как от рюмки хорошего коньяка.
– Во сколько он к тебе приходил?
– Где-то в половине четвертого ночи.
– И как думаешь, этот свой… зуд он удовлетворил?
– До меня? – Арина вспомнила его окровавленные руки, бурое на рукояти ножа. – Да. Я почти уверена. Что-то случилось этой ночью? Кто-то еще… погиб?
– Нет. – Анук мотнула головой и почти тут же сказала: – А теперь к главному. Как так случилось, что вы замкнули Круг? Как вы это сделали?
– Я не знаю.
– Рассказывай!
– Марго было плохо…
– Ну еще бы, неупокоенный дух на голодной диете. Ей было не просто плохо, а смертельно плохо.
– И я решила, что могу попробовать ей помочь.
Анук выругалась на непонятном языке, отчего-то Арина сразу поняла, что она ругается.
– Скажи, что это моя вина, – произнесла Марго. – Я не хотела останавливаться. Не могла.
