тот переглядывался неоднозначными взглядами. Если бы все это происходило в мое время, сотрудники специальных служб уже давно бы вычислили этих людей и увели в застенки. Но королевским гвардейцам было невдомек, что в толпе есть вооруженные зачинщики.
Ничуть не сомневаюсь, что делалось это с одной целью – усыпить бдительность Филиппа, заставить его поверить в любовь подданных и свою правоту. Надо сказать, метод оказался действенным.
– Люди приветствуют вас, ваше величество, – с улыбкой сказала я, изображая неподдельную радость.
– О да! Мой народ со мной, моя дорогая герцогиня. Сегодня ваше заточение закончится! Все будет так, как я задумал!
«Конечно-конечно», – подумала я про себя, отвернувшись к окну, чтобы король не увидел тень насмешки, промелькнувшую на моем лице.
Карета остановилась возле парадной лестницы Дворца. Лакеи открыли двери, и я вышла на улицу.
Громадное здание отбрасывало на площадь угрюмую тень, нависая над людьми и домами, словно черная скала. На башне дворца огромные часы пробили девять раз. Охрана расступилась перед королем, и вниз сбежал человек в черной мантии. Как оказалось – это был судебный пристав, который и проводил нас в зал, расшаркиваясь и постоянно кланяясь.
Внутри было полно народу. У меня потемнело в глазах от количества черных одежд – судейские мантии магистратов и клерков перемежались с сутанами священнослужителей.
Помещение напоминало огромную темницу – серые каменные стены, земляной пол, металлическое ограждение между рядами зрителей и лобным местом для вершения суда, находящимся на небольшом деревянном помосте. Узкие витражные окна с трудом пропускали свет, создавая еще более гнетущую атмосферу.
Из-за полумрака в зале зажгли свечи. Их дым заполнил воздух. В носу стало неприятно от его едкого запаха и аромата воска.
Зал суда был устроен по принципу амфитеатра – внизу, на простых деревянных лавках теснился простой люд. В стенах справа и слева были открыты двери на лестницу, ведущую на второй этаж, который был сделан в виде балкона – там расположились гранды и их семьи. На третьем этаже заседало духовенство. Среди монахов и священников, словно огромное темное пятно, выделялась круглая фигура маркиза Пилара. По центру балкона я заметила пустующую ложу, отделенную от сидений грандов навесом, предназначенную для королевских особ. Туда и повел нас пристав.
Рокот людей стих, и пока мы двигались вперед между рядов, вслед слышался только бессвязный шепот. Когда я подошла к двери на лестницу, то невольно посмотрела наверх и стала искать глазами Альваро, а увидев его – едва не вскрикнула от радости.
Он сидел в компании герцогини Гарибальди, графа Д’Арньер, Золы и капитана Джонса, который приоделся, сменив свою льняную рубаху и грубые парусиновые штаны на камзол из добротного сукна и черные бархатные ренгравы. Джонс первым заметил меня, привстал с места и поднял в приветствии шляпу. Мне захотелось улыбнуться ему в ответ и помахать рукой, но я сдержалась. Любимый же послал мне воздушный поцелуй. Филипп все заметил и смерил меня подозрительным взглядом.
– Чего хочет от вас этот тиран? Или он еще не понял, чем для него закончится этот день?
– Не знаю, – я пожала плечами, – наверное, издевается. Ведет себя как шут.
Пристав проводил нас в ложу и поспешил ретироваться. Вокруг ложи встало несколько человек из личной королевской охраны. Я посмотрела вниз – за большим дубовым столом сидел грузный мужчина в алой мантии с высоким напудренным париком на голове, который венчала шляпа с кисточкой. Слева и справа от него сидели еще двое мужчин в черных одеждах. Перед ними лежала огромная пачка бумаг. Слева от судейского стола стоял простой деревянный стул. Чуть дальше и правее стоял еще один стол поменьше. В сидящем за ним человеке в черной мантии я узнала помощника главного инквизитора – того самого, который привез мне новость с требованием короля явиться на этот процесс.
– Что он здесь делает? – спросила я у Филиппа, взглядом указав на мужчину внизу.
– Представляет обвинение, – с ехидством заметил король, жадно потирая ладоши. А сам главный инквизитор – его святейшество архиепископ Марьяжский возглавляет судебную коллегию. Вон он, в красной мантии за столом, – Филипп рукой указал на судью.
От этого зрелища мне стало дурно. Я развернула веер и принялась им обмахиваться, стараясь не думать о том, что здесь будет. Внезапно меня оглушил гул человеческих голосов. Внизу, меж рядов лавок, вели седого мужчину и сгорбленную девушку, одетых в монашеские рясы. Их руки были связаны за спиной, а на головы были накинуты капюшоны.
– Начинается, – с нетерпением заявил Филипп, вскочив с места, словно ужаленный.
Несколько гвардейцев, сопровождавших обвиняемых, быстро забежали вперед и согнали людей с низкой скамейки в первом ряду, которую поставили прямо перед судьей. Отца и дочь заставили склонить колени на эту скамью. В зале воцарилась гробовая тишина.
Знакомый уже мне пристав, занявший свое место рядом с обвинителем, встал и громко объявил:
– Суд идет!
Его голос звенящим эхом отразился от стрельчатых сводов Дворца провосудия, пробрав до самых костей своей трагичностью. В двух словах, произнесенных им, я как будто услышала приговор.
Какой-то священник прочел молитву, затем подошел к обвиняемым, держа в руках распятие.
– Представьтесь! – взревел судья.
