– Жалуйся, – спокойно согласился драгоценный, заводя мотор. – Вот приедем домой, и жалуйся… если силы останутся. Ты, Женечка, зря меня сердишь…
Он тронулся с места и разом про Женьку позабыл. Драгоценный очень любил свою машину, пожалуй, ее – по-настоящему. Холил. Лелеял. Берег. И расстраивался сейчас, что его сокровищу приходится ползти по колдобинам. Машина ворчала. Драгоценный хмурился, глядя исключительно вперед, Женька кусала губы, раздумывая о том, что если добраться до дверцы и открыть ее…
…Сбежать…
…Нет, глупый план. Куда ей бежать-то? И как добраться, если Женьку зажало между двумя приятелями драгоценного? Эти и дернуться не позволят, не то что выскользнуть в дверь.
– Справа глянь, – сказал один, потирая руку. На запястье красовались часы…
– Вижу без тебя…
Он свернул к лесу. И медленно, так медленно… хотя Женьке торопиться некуда. Женька чует, что дома драгоценный оторвется. Как раньше она не видела, что он – скотина? Любила? Или сама себя уговорила, что любит, что такого замечательного человека не любить невозможно?
А сосны высились вдоль дороги, черная колоннада, и желтая луна над верхушками… желтые же пятна света в зеркале заднего вида… и не исчезают.
– Погодь, – драгоценный, свернув на обочину, остановился. – Псих какой-то несется… пусть себе…
Он откинулся на сиденье и платочком смахнул с руля невидимую пыль.
Да, драгоценный любил машину. И наверное, расстроился, когда раздался удар. Был он не сильным, но Женьку швырнуло вперед. Она ударилась головой в мягкое сиденье… кто-то рядом выругался… драгоценный впечатался грудью в руль, и с шипением развернулась подушка безопасности.
– Что за…
Тот, который сидел справа, зажимал горстью разбитый нос, силясь остановить кровотечение. А кровило изрядно…
Действительно, что за…
Задняя дверь распахнулась.
– Женька, ты тут? – раздался такой знакомый и такой родной уже голос.
– Я…
– Заткнись, дура.
– Женька, посиди, щас мы слегонца потолкуем с твоим… женишком… – Вовка отступил от двери задней и открыл водительскую. – Что ты творишь, паскудина?
Он спросил ласково. А драгоценный, придавленный подушкой безопасности, выругался.
– А материться нехорошо, – сказал Вовка, вытаскивая его. – Здесь женщины…
– Ща, – тот, который с разбитым носом, вывалился наружу.
И второй за ним последовал, буркнув Женьке:
– Сиди, дура, целее будешь.
Ну уж нет. Женька выскользнула из машины. Ночной воздух остро пах сосновой живицей и еще травами. Раскаленный за день лес остывал, и поскрипывали древесные стволы, исходила паром земля. Вовкин джип, черный, внушительный и пропыленный изрядно, вписался в машину драгоценного, смял бампер, по заднему стеклу поползла трещина…
Машину было жаль. Она ведь не виновата, что хозяин такой…
Парень в светлой футболке лежал на земле, свернувшись, и поскуливал. Второй сидел на обочине, раскачивался, и кровь из носу лилась на майку. Вовка держал драгоценного за шиворот. Крепко держал. И цепочку прихватил, а она толстая, солидная…
– Женька, иди в машину…
– Что ты…
– Сейчас поучу этого… неумного человека, и домой поедем. Иди, Женечка, не лезь, тут мужской разговор. Да, паскуда?
Драгоценный захрипел.
Женька Вовку послушалась. Она забралась на переднее сиденье и села, обхватив себя руками. На дорогу Женька старалась не смотреть. Не убьет его Вовка… не убьет… и главное, что с ним самим все хорошо… а то ведь трое, а он один… и еще у драгоценного пистолет имеется, газовый, конечно, но…
Дура!
Сказать следовало!
И Женька открыла дверцу…
– Вовка, он с собой…
Вовка драгоценного отпустил, и тот сполз на землю, вытянулся…
