позади нас Пизанская башня делает вид, что сняла шляпу и кланяется городу. На деревьях только-только появились почки, пробивается на газонах первая робкая трава, воздух наполнен весенней свежестью, откуда-то тянет жареными каштанами и орешками, птицы ведут свои разговоры чинно, но радостно, держат хвост трубой гладкие, упитанные коты, а облака на ярком небе такие же аккуратные и ровные, как уложенная на тротуаре плитка.
Прямо перед нами стоит красочный рекламный столбик, укрытый черепичной крышей. Поверх афиш и плакатов в стиле арт-нуво к середине столбика прилеплена газета под заголовком «Tea Time». Как я ни силюсь, не могу прочесть в ней ни строчки. Жирная черная стрелка внизу газеты показывает куда- то за угол. Да это же просто указатель!
Я тяну Илью за рукав, мы сворачиваем и упираемся в чудо архитектуры. Среди уютных разноцветных домиков, какие можно встретить где-нибудь в альпийской деревушке, возвышается причудливое строение с тремя башнями, балкончиками, лесенками и окошками, совершенно не похожими друг на друга. Каждую стену можно изучать как отдельное произведение искусства: за участком кирпичной кладки следует замысловатый рисунок из разнокалиберной плитки, который переходит в пестрые витражи и заканчивается резными деревянными узорами. Все балкончики выкрашены в яркие цвета. Кажется, что к этому сооружению приложил руку сам Хундертвассер[23].
Три башни располагаются на разных уровнях. Первую, облицованную мозаикой, венчает круглый полосатый купол радужных цветов, вторая – кирпичная, с остроугольной черной крышей и большими часами, а на крыше третьей башни – из простого дерева – растет раскидистый дуб. Мое внимание сразу привлекают флюгеры. Тот, что со скрипом покачивается на верхушке башни с черной крышей, я уже видела однажды в своей собственной визитке. На хвосте у стрелки – раскрытые ножницы, а посредине красуется кораблик с надутыми парусами. На радужном куполе и флюгер тоже переливчато-разноцветный, в виде бумажного кораблика, а на козырьке крыши с деревом вертится самый легкий кораблик, сделанный из веточек и зеленых листьев. Все три флюгера-кораблика венчают флажки с вырезанной на них буквой «М».
– Прикольный домик, – говорит Илья. – Как из какой-нибудь РПГ[24].
– Думаешь, это вообще можно назвать «домом»?
– Ну не дворцом же, – пожимает плечами Илья. – Эка невидаль, бывают дома и покруче.
Не знаю, как Илья, а лично я никогда не видела домов, у которых перепутаны этажи. Этот же, судя по окошкам, балкончикам и наружным лесенкам всех видов – от приставных и винтовых до самых обычных, как в подъезде, отличается редкостной архитектурной путаницей. Выходя на лестницу на первом этаже, нельзя быть уверенным, окажешься ты на третьем, четвертом, цокольном или вообще каком-нибудь полуторном – между первым и вторым. Я даже не сразу сообразила, в какую дверь нужно звонить. Пришлось подойти ближе и отыскать жестяную табличку с выгравированной надписью:
Чуть ниже на другой табличке сверкающими буквами написано:
Возле двери нет ни звонка, ни какой-нибудь колотушки, но к верхней табличке прикручен клаксон, как от старинного автомобиля или детского велосипеда. Я нажимаю на него, и раздается оглушительный гудок, после которого у меня в ушах еще долго стоит гул.
Дверь нам открывает самый обыкновенный мужичок в клетчатой рубашке и рыбацкой жилетке с кучей оттопыривающихся карманов. Голова у него большая и круглая, с заметными залысинами, кожа загорелая, фигура коренастая, а по рукам видно, что он много возится с техникой.
– День добрый! – говорю я.
– Пока еще не случилось ничего, чтобы назвать этот день добрым, – отвечает он и причмокивает. – Чего стучитесь в мою дверь?
– Вообще-то, мы не стучали, а гудели, – поправляет Илья, который иногда умеет быть исключительно занудным.
– Нам нужен Серафим. У меня вот приглашение, – протягиваю я карточку.
– Ну, раз приглашение, тогда заходите.
Я сразу чувствую, что не нравлюсь ему. Даже не знаю, есть ли у него причины испытывать ко мне неприязнь, или это просто нелюбовь с первого взгляда.
– Значит, это вы Серафим? – уточняю я, входя внутрь, а сама надеюсь, что это не он.
– Аха. А ты что, ожидала увидеть неведомую зверюшку? – усмехается тот.
– Если честно, то да, – отвечаю я. – Я думала, что вы – кот.
– Нууу, как ты могла? – В его голосе слышится укор. – Я же манул. Ты бы еще спросила, почему паромеханический.
Ой, я же совсем забыла, что его ни в коем случае нельзя называть котом. Хотя в его круглой ушастой голове, широко расставленных глазах и мягкой пружинистой походке определенно есть что-то кошачье. И почему, хотелось бы мне знать, паромеханический? И чего он мне сразу тыкает?
Серафим оборачивается, причмокивает и говорит:
– Нравится тебе или нет, но с манулом на «вы» не разговаривают.
Мы идем по узкому полутемному коридору, и я сбавляю шаг возле низенькой дверцы, чтобы прочесть надпись, выгравированную на табличке крупным шрифтом:
