управиться с потоком. «Не думай», – он дал мне этот совет в самые первые дни моего знакомства с Меркабуром, а я забыла о нем. «Золотая моя, солнце моей души, ты даришь радость», – он сказал мне это сразу, без обиняков, он был честным со мной, как никто в этом хитро вывернутом мире, и в этой прямоте была своя красота.
Я вспоминала картавую суфлершу со шваброй наперевес, и сколько решимости было в ее глазах, и сколько уверенности в себе, и сколько готовности включиться в новое дело и делать все, что я скажу. «Наш прекрасный Санчо-Панса», как сказала бы Аллегра.
– Вернуться, нам надо вернуться, – настаивала Аллегра. – Опять ты меня не слушаешь, а нам надо вернуться!
Я слышала ее, но не осознавала значения слов.
Я вспоминала маму. Мама всегда была красивой для меня, мамы не бывают некрасивыми. Но какой же она была сильной, когда боролась с Маммоной, когда пыталась вернуть часть себя, запертую в мнеморике, как упрямо не хотела она отдавать себя Твари, и как мы похожи с ней в этом. Каким красивым было тепло ее рук на моих плечах, когда она отправляла меня в самое безопасное место в мире.
Я столько раз смотрела на всех них, но никогда толком их не видела, а они были готовы отдать мне многое и рискнуть ради меня многим. Даже Скраповик, хоть я и не понимала этого раньше.
«Спасибо», – прошептала я, и радость заполнила меня с ног до головы, от макушки до кончиков пальцев. Радость простиралась сквозь меня и дальше меня, она хлынула в комнату, как мощный поток воды под напором, и тоскливая песня птицы оборвалась. Ее тень съежилась, она больше не накрывала нас с Аллегрой целиком и не обдавала зловонием, и крючковатые руки будто втянулись под крылья.
– Вернемся, вернемся, вернемся! – скандировала Аллегра, как на стадионе, встав на сиденье своего кресла и подпрыгивая.
Ну чего ей все неймется? Еще немного – и мы с ней превратим эту Тварь в обычную галку или ворону.
И я искала еще. Снова и снова мне хотелось ощущать этот новый вкус радости, словно я только что открыла для себя самое вкусное в мире пирожное, и никак не могла наесться им, и все, чего я хотела, – испытывать его снова и снова. Еще бы увидеть сейчас, как корчится птица, как ссыхаются ее черные руки, какими бессильными становятся крылья.
Тень выросла мгновенно и снова нависла надо мной и Аллегрой. Это был тот редкий момент, когда во мне проснулось шестое чувство. И оно кричало мне то же самое, что Аллегра: «Возвращаемся!»
– Одну минуточку! – Аллегра замахала ладошкой. – Яблочко, покажи последние воспоминания Софьи, покажи, что происходило десять минут назад! Жми кнопку!
Я вдавила зеленую кнопку, и яблочко помчалось по кругу. Черная тень стала плотнее, запах птицы вызывал тошноту, мне пришлось пригнуться, чтобы увернуться от скрюченных рук. Я собрала все свои силы и настроилась на одну-единственную мысль: вернуться назад, в реальный мир. В последний момент перед тем, как перед глазами поплыли помехи и комната растворилась в небытии, я увидела на экране-блюдце Неужели. Он лежал на полу, скорчившись и закрыв глаза. Рядом с ним стоял пренеприятнейшего вида лысый тип в идиотском пальто – длинном, аж до пят, с двумя рядами мелких пуговиц. Кто это и что он сделал с моим Неужели?
Голова мучительно кружилась, меня пошатывало, и свет фонарика прыгал по стенам ванной. Вентиляция без электричества не работала, отверстие вытяжки закрывалось при этом клапаном, чтобы не шли запахи от соседей. Было ужасно душно. Все внутри меня рвалось туда, на Маяк, к моему бедному хранителю, но на этот раз я слышала голос благоразумия, как всегда озвученный Аллегрой:
– Надо передохнуть и передыхнуть!
Да, надо сделать пару глотков воздуха, унять хотя бы немного головокружение, проветрить ванную – и только тогда вернуться на Маяк.
Я дернула ручку двери и толкнула ее наружу. Дверь не открывалась. Замок, что ли, заклинило? Дернула сильнее и надавила плечом – без толку. Я со злостью ударила по двери кулаком. Под рукой что-то неярко вспыхнуло и с треском рассыпалось искрами, словно наэлектризованный свитер в темноте. Я протерла глаза и уставилась на дверь. С открытки, из-за разбитого «стекла» на меня смотрела счастливая девушка с букетом цветов.
Кристофоро Коломбо! Это же я сама повесила тут защиту от себя и совершенно про нее забыла. Я расхохоталась. До чего же наивно было с моей стороны надеяться на эту табличку! Когда имеешь дело с Меркабуром, выход никогда не бывает там, где тебе поначалу кажется.
– Выдерни шнур, выдави стекло, – напомнила Аллегра. – По крайней мере тебе это помогло решиться.
– Аллегра, я что, теперь всегда буду видеть поток, как Софья?
– Постэффект, – хихикнула она.
Я отлепила карточку от двери и положила в сумку – кто знает, может быть, еще пригодится. Освещая себе путь фонариком, я пробралась к разбитому окну. На улице стояла светлая летняя ночь. Небо отражало огни города, где-то истошно мяукала кошка, на детской площадке ворковала влюбленная пара, до меня изредка доносились смешки. Я с наслаждением вдохнула свежий ночной воздух. Сколько же времени я проторчала в открытке с черной шкурой? Часы показывали почти полночь.
Я не знала, когда и как Тварь попала в открытку с черной шкурой, но парень, который ее сделал, не хотел ничего плохого. Он всего лишь надеялся разобраться в своих собственных воспоминаниях, и он сделал для этого прекрасную карточку. Но Маммона устроила ему какую-то подставу, а у него не было Аллегры.
