Копье и кость

помнил. Он по-настоящему любил момент отвержения копий Часовых и мечтал хоть раз пережить ни с чем не сравнимое чувство отражения и преображения таинства вместе с Линеттой.

И над свечением незримым
Пусть скрестят копья иль мечи
Всекаменные исполины,
Великосильные мужи.

Мы колдовством хранили остров,
Мы обнажали сталь клинков,
Так пусть и ныне змеехвосты
Спасут Обитель чар и снов».

Нашлось Иллане возраженье,
Хоть многие сказали «за»,
И то друидово сомненье
Слезами обожгло глаза.

Друид сказал: «Иллана Сирин,
Мы все согласные с тобой,
Но пусть проем хранит от мира
Четверка выбранных судьбой.

И сможешь ты ль, гроза проклятий,
Хранитель тайного табу,
Взнести их как утес, Ваятель?»
Она сказала: «Я могу».

«Но исполинов для заклятья
Среди погибших только три,
И пусть для нас направит Матерь
Четвертого для той Двери».

Все воронье слеталось в стаи
В огромном липовом саду.
И Мельхасар из рода Тайи
Тогда поднялся: «Я пойду».

«Не смей!» – воззрилась жрица ночи
На мужа и отца детей.
«Любимая, мне Мать пророчит
Хранить наш Дом и всех людей».

«Уйдите все! – велела жрица. –
Как можешь ты просить меня
Прервать твой путь и распроститься
С тобою, муж и жизнь моя?»

Вот и он, Гленн, хотел бы крикнуть: «Уйдите все!» – и завладеть Линеттой сию минуту! Не озираясь на запреты Праматери, храмовницы и кого бы то ни было еще! Он, в конце концов, ничем никому не обязан, он не лорд и даже не сир. Простой служитель культа Жизни и Знания, и у него есть право познать не девок в ближайшем трактире или туповатых девиц при дворе, но свою жрицу!

Мысленно друид усмехнулся над собой – безумный, ни дать ни взять.

«Иллана, женщина из Сирин,
Храни Богиня наш удел,
Коль я б не знал, что ты всесильна,
Тебя просить бы не посмел.

Ты служишь Матери Единой
До боли, крови и любви,
Ты носишь, как лицо Богини,
Знак Коронованной Змеи,

Так и позволь, жена и жрица,
Мне долг нести, как ты несешь,
Тебе, Глаголющей, вручится,
Как ты мне – сердце отдаешь.

Мне, как тебе, – хранить Обитель,
И кто другой, если не я?
Я твой единый сохранитель,
Я тоже Змей, как ты – Змея».

К закату Мельхасар простился
С женой и юными детьми.
Поднял копье и опустился
На дно заозерной реки.

Всю ночь, минувшую безлико,
Иллана плакала навзрыд:
«Супруг мой, Мельхасар Великий
Отныне камнем весь покрыт.

Живой, живой еще, должно быть,
И дышит камнем, и поет,
И, занося копье, как коготь,
Врагам прохода не дает».

Мирландрия, не в силах выжить
От мук потерь и колдовства,
Решилась стать как можно ближе
К причине своего вдовства

И обратилась пенным морем,
Водой, несущей горечь слез.
Их дети стали новым корнем
Для всех последующих берез:

Сын возглавлял семейство Тайи,
Дочь – Сирин.
От ненужных глаз
Храня незыблемые тайны,
Кончается великий сказ.

Женский голос стих, Линетта подняла глаза, по-прежнему ощущая тепло руки Гленна.

– Ты прекрасно поешь, – сказал друид.

Линетта засмеялась:

– На самом деле не очень.

Не суть важно, подумал Гленн и настойчиво потянул жрицу за руку. Привлек, обнял и понял, что целовали ее впервые.

Глава 11

Конец был близок.

Вся кожа – шкуры павших лошадей, арканы, сбруя, ремни, одежда, даже сапоги – была съедена. По утрам осажденные слизывали с парапетов и кровли росу и иней. Некоторые уже скончались; их с трудом оттаскивали или просто катили на задние дворы, где лишний раз никто не появлялся. Есть товарищей северяне решились не сразу. Многие почти не могли двигаться. У многих начались галлюцинации. И когда угасла последняя надежда, все вокруг внезапно наполнилось топотом, ржаньем, криками, лязгом железа и свистом стрел.

Осажденные выходили из ворот, поддерживая друг друга, шатаясь и падая. Бансабира повалилась на чьи-то надежные подставленные руки. О Праматерь… Наконец-то он пришел. Высокий, сильный, темный – единственный, кто мог одолеть столь могучего врага, как Ранди Шаут.

Бану бессильно обмякла, уткнувшись головой в грудь спасителя.

– Русса… Русса… – Голос Бансабиры скрежетал. Им совершенно разучились пользоваться, понял мужчина, прижимая тощее костлявое тело. – Русса… – бессвязно повторяла женщина, совсем тихо, так, будто речь причиняла ей боль. – Брат…

Мужчина ахнул: она цела, она все еще жива… Но на что похожа? Будь проклят Ранди Шаут, будь проклят! Он своими руками оторвет голову трухлявого рака за то, на что тот обрек его сокровище.

– Тану…