счастливом браке, – Линетта забрала недовольного Норана в замок. Холодно на улице, простудится еще.
Обиженная леди Дорт гордо поднялась и подошла к нянькам и матерям чуть постарше ее. Надо же, кто бы знал, до чего неучтивы эти староверки, понимают о себе бог весть что и вообще все грубиянки как одна.
– Линетта? – Гленн приподнялся в кровати. На душе потеплело.
– Светел твой день, – улыбнулась она и осторожно приблизилась к кровати. – Как ты себя чувствуешь?
Гленн ответил, что намного лучше, и даже вполне убедительно старался казаться здоровым. Посреди беседы явился Тирант, но, уловив ситуацию, оставил парочку наедине. Только к обеду жрица вышла из комнаты Гленна и его брата – выскочила на четверть часа, отпроситься у Виллины на оставшийся день да захватить друиду еды с кухонь.
– Позволишь позаботиться о тебе? – спросила, вернувшись.
Лицо Гленна, тонкое, смугловатое, осветилось улыбкой выразительных глаз.
Линетта стушевалась – чего же он молчит? Неловко как.
– Впрочем, если ты против, не стану настаивать…
– Просто у тебя ведь есть обязательства, – объяснил Гленн.
– Ты – важнее всех, – тихонько призналась жрица.
Этого было достаточно. Они вместе пообедали, прочли молитвы над снадобьем, чтобы действовало лучше, потом долго болтали ни о чем. Наконец Гленн попросил Линетту о том, о чем никогда прежде не просил никого.
– Ты же знаешь Песнь о друиде Мельхасаре, последнем из Часовых?
Конечно, знает. «Сказание о начале Родо?в, или о Мирландрии и Мельхасаре, последнем из Часовых» в ранней юности, одним из первых, изучают все воспитанники Ангората. Линетта кивнула.
– Я был бы счастлив услышать ее от тебя. – Гленн взял жрицу за руку. Линетта не медлила.
В давно забвенных землях жил,Изведав путь из снов и чар,Рожденный в пламени светилДруид и воин Мельхасар.Друид и – воин-исполин,Он был высок, широк в плечах,Не стар, не молод, не блондин,Суров на дело, скуп в речах.Он вел с собой луну и серп,Огниво тысячей мечей,Он нес с собой старинный герб – На том свернулся Древний Змей.Те дни покрыты забытьемИ растворяются в ночи,Когда гиганты шли с мечомИ с заклинаньем – палачи,Когда, растерзаны судьбой,Бежали все от смрадных врат,Когда и летом, и зимойОткрыт был остров Ангорат.Здесь так же, как в другие дни,Жрецы и жрицы гнули спины.Сюда стекались все огниВ зловеще-грозные годины.В ту пору давнюю – теперьО ней уж говорят немного –Не человек, но и не зверьПровал до Острова дорогу[2].Гленн слушал внимательно и зачарованно глядел на жрицу.
Прекрасно женское лицо:Высоки скулы, очи ясны.Но тело женское взятоЗелено-желтой змеиной краской.И вместо ног – змеиный хвост,Его чураться не пристало.В нем смертью каменных бороздГрозит стрекочущее жало.Ее Мирландрией зовут,Она прекрасна и учена,В ней реки древние текут,Сплетаясь с огнивом знакомым.Она – Хранительница Вод,Законослужливая жрица,В ней имя древнее поетИ сжечь огнем своим грозится.Десятки свадеб Льда-ОгняДруид и жрица те сыграли,Под шум кострищ «Люби меня!»Призывы страстные звучали.У них родились дочь и сын,Не знали Светлые печали:Иллана из семьи СиринИ Мельхасар из рода Тайи.Но безмятежность и краса,Что грели сей Великий Брак,Развеялись, как голоса,Когда на Остров грянул враг.У Гленна немного затекла спина, и он выпрямился, потянув позвоночник, – начиналась его любимая часть сказания.
Людское зло со всех сторонВело осаду Ангората.И сотни, тысячи воронГлодали все, что смертью взято.Исчезли тысячи людей,Деревья в чащах, стены, храмы.И мириадами огнейВ те дни горел костер Нанданы.Четыре долгие годиныДержался Остров снов и чар,Четыре грозные годиныДержал осаду Мельхасар.Четыре смены лет и зимИллана Сирин в кровь, устало,До первых проблесков сединВрагов Всесильной проклинала.И, наконец явив исходСтоянья долгого, как небо,Богиня-Тьма своей рукойЖрецам направила победу.Тогда жрецы, что всех умней,Совет держали о грядущем,И с уст Мирландрии слетелиСлова о долге и о сущем:– Четыре года миновалиИ многих обратили в прах.Твердыня наша тверже стали,Но и она стоит на снах.И дабы в будущих правленьяхСпасти себя от зла врагов,Я предлагаю, без сомненья,Еще воздвигнуть стены снов.Богиня-Мать дала утесыИ раскроила наш удел,Так пусть же свет светил белесыйПроем запрет от тьмы и стрел.Да, Гленн прекрасно помнил эту чудесную завесу, как по волшебству свисающую от скрещения копий Часовых до водной глади. И скрип движения исполинов тоже
