– А-а, этот. Ну, да. Он как раз ракету пускал, когда трясти начало. Из-за этого землетрясения выбраться не сумел, его твари первым и разорвали.
– Землетрясения? – повторила за фюрером Гончая.
– А ты думаешь, с чего все рухнуло? Натуральное землетрясение. И не первый раз уже. На днях на Кольце вот так же туннель обрушился. Причем, прямо на проезжающую дрезину. Машиниста и всех пассажиров в лепешку раздавило.
«Еще одно землетрясение. Случайность или…»
– Кстати! – прервал размышления Гончей фюрер. – Дикаря, которого я подстрелил, так и не нашли. Два дня искали, все трупы пересмотрели – нету! Как сквозь землю провалился!
Гончей показалось, что она ослышалась.
– Два дня?
– Именно! – фюрер довольно хохотнул. – Уже третий день пошел, а ты все в сознание не приходишь. Мои охранники тебя с Пролетарской сюда на дрезине так бесчувственную и везли. Думали, вот-вот очнешься, а ты – ни в какую. Док даже капельницу соорудил, чтобы тебя подкормить.
– Мне нужно идти.
Гончая попыталась встать, но фюрер силой удержал ее на постели.
– Еще чего! Никаких хождений, пока бинты не снимут! Ты на себя посмотри. На тебе же живого места нет! Лежи, сил набирайся. Док проследит, а я позже еще зайду.
Потрепав по щеке спасшую его «любовницу», чего Гончая терпеть не могла, фюрер вышел за дверь. Несколько секунд она лежала молча, переваривая услышанное, потом осторожно заглянула под простыню. Туловище от пупка до подмышек покрывал плотный слой бинтов, под которыми просвечивали темные пятна засохшей крови. В этих окровавленных бинтах она выглядела беспомощной и жалкой. Гончая скорее опустила простыню и повернулась к доктору, который все время разговора тихо и незаметно простоял в углу.
– Долго мне здесь лежать?
Вместо ответа док поправил капельницу, хотя с ней все было в порядке. Он просто тянул время.
– Я спросила: долго мне здесь лежать?! – повысила голос Гончая.
– Думаю, с этим вопросом вам лучше обратиться к своему покровителю. А я свое дело сделал: раны зашил, препараты и внутривенное питание обеспечил. Остальное уже зависит от вас, госпожа Валькирия, от вашего организма.
– Сколько? – прямо спросила Гончая. Она не терпела расплывчатых ответов.
– Ну, прежде вы довольно быстро выздоравливали, – замялся доктор и, чтобы скрыть свою неуверенность, попытался улыбнуться. Улыбка придавала его лицу хитрый и коварный вид. Если бы он знал об этом, то наверняка не стал бы улыбаться. – Думаю, с такими темпами восстановления поврежденных тканей ваши нынешние раны затянутся через пару дней.
– А моя правая нога? Вы осмотрели ее?
Док кивнул.
– Сильный ушиб и растяжение связок. Ничего страшного. Отек уже проходит.
«Ушиб и растяжение. Не перелом. Действительно повезло», – Гончая облегченно выдохнула. Пару дней она как-нибудь выдержит. А потом сразу к Майке.
Дыхание постепенно приходило в норму. Сердце еще отчаянно колотилось в груди, но Майка по своему опыту знала, что со временем и оно успокоится. Вот и руки уже почти не дрожат, разве только чуть-чуть.
Она убрала ладони со стола и зажала между коленями, осмотрела разбросанные по столу сломанные карандаши. Успокоиться не получилось. Майка сгребла карандаши на край стола и только после этого с опаской взглянула на рисунок. Могла и не смотреть, и так знала, что там нарисовано. На всех ее последних рисунках, а она нарисовала их уже с десяток, было одно и то же – клубящийся черный дым. Иногда дым расползался в стороны по всему листу, иногда его клубы закручивались в воронку, как вода, убегающая в сливное отверстие раковины.
Майка ненавидела эти рисунки. Очень сильно ненавидела. И так же сильно боялась. Потому что они были плохими! Не сами рисунки, а то, что на них изображено. Плохое и страшное. Вот только Майка не знала, что это такое, потому что оно пряталось за клубами дыма, которым окружало себя. Будь ее воля, Майка изорвала бы все эти страшные рисунки, но Стратег велел отдавать их ему, а до этого хранить в специальной папке, что Майка и делала. Стратег обещал ей разыскать женщину-кошку, и уже только за это Майка готова была во всем подчиняться ему.
От него она узнала, что женщина-кошка не погибла во время обвала на станции Пролетарская. Те, кто разгребал завал и хоронил погибших, не нашли ее мертвого тела, значит, тот страшный зверь, которого Майка видела в своем воображении, не убил, а только ранил женщину-кошку. Это известие вернуло Майку к жизни. Она знала, теперь уже точно знала, насколько дорога женщине-кошке, что та любит ее и как только оправится от ран и достаточно окрепнет, сразу вернется к своей названой дочери. И Майка изо всех сил желала ей скорейшего выздоровления.
Пугало одно. При всем старании Майка почему-то никак не могла нащупать женщину-кошку взглядом своего воображения. Все попытки представить ее неизменно погружали Майку в близкое к обмороку состояние, из которого она выныривала с бешено колотящимся сердцем и трясущимися от страха руками.
