23
Ее звали Масика. По ее словам, это имя означало «рожденная в грозу», и так Танос догадался, что на Вельте все же случались дожди.
По дороге в деревню они встретили работавших в полях людей. Танос обратил внимание на золотые колосья пшеницы и зеленую ботву с листьями – вероятно, картофель. Проходя мимо замеченной им ранее отдельной хижины, Танос услышал громкий визг.
– Это скотобойня, – объяснила ему Масика.
В ответ на вопрос о своем имени, Танос признался, что не помнит его. Он ожидал новых расспросов, или, по крайней мере, удивления, но Масика лишь кивнула, поджав губы.
– Я и сама порой забываю свое, – сказала она.
Жилища племени Апага представляли собой деревянные хижины с соломенными крышами – куда более надежные, нежели хлипкие шалаши Народа. Сами сельчане тоже выглядели здоровыми и носили добротную одежду.
Мимо прошла женщина в легкой меховой шапке.
– Это кролик? – спросил Танос.
– Мы верим, что ни одна часть животного не должна пропадать, – ответила Масика. – Если только животное не бешеное. Тогда половину можно и выкинуть.
Танос замер, обдумывая услышанное, а потом расхохотался.
На территории Апага насчитывалось несколько деревень, у каждой из которых были свои поля для возделывания. Четкого разграничения, впрочем, не было, и поля, принадлежавшие разным хозяевам, зачастую смыкались.
– Мы обмениваемся продуктами, – рассказала Масика. – Если у одних случится неурожай, другие помогут.
– А споры из-за земли у вас случаются? – поинтересовался Танос.
– Да нет. Земля везде одинаковая, – Масика остановилась у большой хижины. – Даже трава всюду одного роста.
– Я заметил. Как такое возможно?
– Что именно?
– Как может вся трава быть одного роста?
Масика наморщила лоб.
– Просто может.
Он проследовал за ней внутрь, в просторную прихожую, обставленную грубой самодельной мебелью. На неотесанных стенах висели нарисованные углем портреты. Танос заметил простенький набросок портрета самой Масики.
– Глаза хорошо получились, – сказал он.
– Это рисовал мой отец.
– Он хорошо тебя знает.
– Еще бы.
Она провела его по маленьким комнатам: гостиной, спальне, кладовой. В одной из комнат стоял гигантский, почти трех метров в высоту, ткацкий станок, из которого торчал наполовину сотканный ковер.
– Моя мать не успела его доткать, – объяснила Масика. – А выбрасывать жалко.
Танос нахмурился.
– Она умерла?
– И она, и отец, и родители отца. Все за последние два года.
Танос попытался подобрать нужные слова.
– Мои соболезнования, – наконец выговорил он. – Так ведь принято говорить?
Масика едва заметно улыбнулась, искоса глядя на него.
– Как-то так.
Наступила неловкая пауза. Они вернулись обратно в прихожую, и Масика плюхнулась в плетеное кресло. Танос был счастлив наконец избавиться от намявшего плечи рюкзака.
– В доме стало пусто. Я почти все время работаю в поле, – поморщившись, Масика потянулась. – Большинству женщин помогают их мужчины, но мне и так неплохо.
Танос взглянул на ее руки.
– Тебе идет.
