бы на эту тему.
На следующее утро за завтраком он понял, что воспоминания о вчерашней встрече все еще сильно тяготят и тревожат его. Поэтому он решил отправиться поездом в город, найти Каннингема и узнать, что тот имел в виду, говоря о диком звере в лесу. Приняв это решение, Ван Чиль частично вернул себе свою обычную жизнерадостность, и даже напевал короткую веселую песенку, неторопливо направляясь в комнату за утренней сигаретой.
Но когда он вошел в комнату, песенка резко сменилась молитвой. На диване, весьма изящно и демонстрируя преувеличенную расслабленность, растянулся мальчишка из леса. Он был, пожалуй, чуть более сух, чем когда Ван Чиль видел его в последний раз, но других изменений в его внешнем виде не было.
– Как ты посмел прийти сюда? – спросил Ван Чиль с яростью.
– Ты же сам сказал, что мне нельзя оставаться в лесу, – спокойно ответил мальчик.
– Но я ж не говорил тебе приходить сюда! Представляешь, что будет, если моя тетка тебя увидит?
Стараясь хоть как-то предотвратить катастрофу, Ван Чиль стал поспешно прятать незваного гостя, укрывая его разложенными газетами. И в этот момент в комнату вошла тетка.
– Этот бедный мальчик заблудился и потерял память. Он не знает, кто он и откуда взялся, – объяснил ей Ван Чиль с отчаянием, в ужасе бросая взгляды на бродягу и боясь, что тот сейчас выкинет еще что-нибудь в свойственной ему непосредственной манере.
Мисс Ван Чиль очень заинтересовалась происходящим.
– Возможно, на его белье есть метки, – предположила она.
– Большую часть белья он тоже, видимо, потерял, – сообщил Ван Чиль, придерживая лист «Морнинг пост» на том месте, которое совсем не предназначалось для глаз его тетушки.
Голое бездомное дитя вызвало у мисс Ван Чиль такое же горячее сочувствие, как потерявшийся котенок или брошенный щенок.
– Мы должны сделать для него все, что сможем! – решила она.
И тут же в дом священника был отправлен гонец, который вернулся с набором одежды и необходимых аксессуаров – рубашек, туфель, воротничков и прочего. Одетый, вымытый и причесанный, мальчик, по мнению Ван Чиля, оставался все таким же жутким, но тетя сочла его милым.
– Нам нужно как-то называть его, пока мы не выясним, кто он на самом деле, – сказала она. – Габриэль-Эрнест, я думаю, подойдет. Это хорошее, приличное имя.
С этим Ван Чиль согласился, но в глубине души очень сомневался, что они пригрели «хорошее, приличное» дитя. Его опасения только усиливал тот факт, что его солидный, спокойный пожилой спаниель пулей выскочил из дому при появлении мальчика и теперь упорно прятался в дальнем конце фруктового сада, дрожа и поскуливая, а канарейка, обычно усердная в вокальном плане, как сам Ван Чиль, ограничивалась теперь лишь слабым испуганным писком.
Ему еще больше не терпелось теперь переговорить с Каннингемом и узнать у него все подробности.
Когда он отбывал на станцию, его тетя как раз договаривалась о том, что Габриэль-Эрнест поможет ей развлекать юных учеников ее воскресной школы сегодня днем.
Каннингем поначалу был не расположен к общению.
– Моя мать умерла от болезни рассудка – объяснил он, – так что вы должны понимать, почему я не хочу распространяться о том, несомненно фантастическом, явлении, которое я мог видеть… или думать, что видел в вашем лесу.
– Но что вы видели? – настаивал Ван Чиль.
– То, что, как мне кажется, я видел, было чем-то столь исключительным, что ни один разумный человек не сможет утверждать с уверенностью, что это было на самом деле. Я стоял в последний вечер своего пребывания у вас, наполовину спрятанный изгородью, у ворот фруктового сада, глядя на свет умирающего заката. Внезапно я заметил голого мальчика. Наверно, он купался в каком-то водоеме по соседству, решил я. Он стоял на холме и тоже смотрел на закат. Его поза так напоминала какого-то дикого фавна из языческих мифов, что я мгновенно захотел использовать его как модель и позвал. Но в этот момент солнце скрылось из виду, все оранжевые и розовые оттенки света исчезли, и вокруг все стало холодным и серым. И произошла поразительная вещь – мальчик тоже исчез!
– Что? Просто исчез? – изумленно спросил Ван Чиль.
– Нет, и это самая чудовищная часть моего рассказа, – ответил художник. – На открытом холме, где секунду назад стоял мальчик, теперь был огромный волк, черного цвета, со сверкающими клыками и жестокими желтыми глазами. Вы можете подумать…
Но Ван Чиль не стал тратить время на что-то столь бесполезное в этой ситуации, как раздумья: он уже бежал к станции так быстро, как только мог.
Идею дать телеграмму он отбросил сразу. «Габриэль-Эрнест – оборотень!» – этот текст явно не решил бы проблему: его тетя могла подумать, что это какое-то зашифрованное сообщение, для которого он забыл выдать ей ключ, – а значит, его единственной надеждой было успеть домой до заката. Кеб, который он поймал на обратном пути от железнодорожной станции, вез его с выводившей из себя медлительностью по проселочным дорогам, розовым и лиловым от лучей заходящего солнца.
