золота и драгоценностей, – такого мужчину нужно принимать всерьез.
– Тогда выходи за меня замуж, – сказал Эймос. – Я всегда думал, что ты необычайно мудра: знаешь, кому верить, кому нет, – и твои последние слова доказали, что я не ошибался, – ты достойна моего уважения.
– Да, я выйду за тебя замуж, – сказала Идальга. – Я всегда думала, что ты необычайно умен. И твое возвращение с тачкой доказало, что я не ошибалась: ты достоин моего уважения.
– Я тоже думал, что ты погибнешь, – сказал Билли Баста, – когда ты удрал с этим тощим серым господином и его огромным черным сундуком. Он рассказывал нам жуткие истории о местах, куда собирается отправиться. А ты взял и пошел с ним, не узнав ничего, кроме его обещания насчет награды.
– Бывают моменты, – сказал Эймос, – когда лучше знать только о награде и ничего не ведать об опасностях.
– Похоже, это был именно такой момент, – сказала Идальга. – Ведь ты вернулся, и теперь мы сыграем свадьбу.
– Пойдем в таверну, – сказал Билли. – Поиграем в бирюльки, и ты нам обо всем расскажешь.
И они вошли в таверну, толкая перед собой тачку.
– А это что такое? – спросила Идальга, когда они оказались внутри. Она взяла из тачки стеклянную призму.
– Это, – сказал Эймос, – другой конец Далекой Радуги.
– Другой конец радуги? – переспросила Идальга.
– Вон там, – сказал Эймос, указав наружу, – один конец радуги. А тут – другой, – и он показал на окно. – Но прямо здесь, перед тобой, есть еще один конец.
И Эймос показал Идальге, как белый свет, проходя через призму, распадается на отдельные лучи и окрашивает ее ладони во все цвета, которые только могут прийти ей в голову.
– Ну и чудо! – сказала Идальга. – О таких я даже не слышала.
– Я сказал то же самое, слово в слово, – воскликнул Эймос, и оба просияли от счастья, ибо оба были умны и знали: когда муж и жена одинаково судят о вещах, это пророчит долгий счастливый брак.
Меган Керашигей
Мантикора, русалка и я
В один знойный безоблачный августовский день мы с Мэтью поехали в Музей естественной истории, потому что там есть кондиционеры. Вообще-то я хотела сходить в кино, но мама Мэтью за завтраком обмолвилась, что сегодня будет улаживать очередной скандал в Отделе зоологии, очень громкий – про него даже в газете написали. Мэтью вырезал статью из газеты, сел в электричку и отправился встречаться со мной, и когда я не согласилась с его идеей, достал эту вырезку. Точнее, долго пытался выудить ее из заднего кармана.
– Это же дешевле, чем кино, – убеждал меня Мэтью. – Точнее, вообще бесплатно: я взял мамин пропуск. И прохладно – кондиционеры работают. Мы там можем пробыть до самого вечера.
Я сделала недовольную гримасу. Однажды мы пошли на пляж, и Мэтью весь день просидел на корточках у лужи, оставленной приливом, – пока я бродила туда-обратно по берегу, постепенно обгорая, он любовался, как крохотный краб проедает себе туннель в луче дохлой морской звезды. Все равно что смотреть ужастик в замедленном темпе, но для Мэтью – самое интересное зрелище на свете.
– В кино тоже кондиционеры работают, – сказала я.
– Ну и что? В кино нас пустят всего на полтора часа, и только. Максимум на два.
Вентиляция в электричке отрубилась, и воздух густел, на глазах превращаясь в туман. Мэтью все-таки сумел вытащить статью из кармана в целости и сохранности. Но газетная бумага размокла и измялась, и ему пришлось расстелить вырезку на коленке – иначе я не разобрала бы ни слова.
«В МУЗЕЙ ПОДСУНУЛИ ФАЛЬШИВЫЙ ЭКСПОНАТ» – вот что там было написано. Под заголовком была зернистая черно-белая фотография: чучело енота с мягкими серыми крыльями, сложенными на спине. Снимали через стекло, и отражение фотографа частично заслоняло енота, но морда была видна отчетливо. Енот неестественно улыбался. Под нижними лапами была подпись к фото: «Дерзкая мистификация».
– А где статья? – спросила я.
– Я только картинку вырезал. Это самое интересное. Мама говорит, в статье все переврали. На самом деле енот даже не был включен в экспозицию:
