подушке, в другие времена и в другом месте, мог ли думать Селух, что это отсутствие страха, переданное следующим поколениям, сделается причиной погибели последнего Ключника?
Но именно так оно и случилось. Семнадцатого Ключника пожрали тени.
Утром жена его поняла, что нет его в постели. Понятное дело, этой ночью он ее покидал, это было совершенно нормально. Женщина за долгие годы привыкла, что Ключник вставал за ночь трижды, и выходы его не прерывали ее сна. Как и то, что спали они вместе с железным сундучком, передаваемым в их роду из поколения в поколение. В этот сундучок Ключник вкладывал свою правую ступню, ранее поместив между пальцами ноги короткую свечку. Должна была она пробудить его через пару часов болезненным жаром, хотя на самом деле он мог бы ее даже не поджигать. Как и всякий Ключник, за много лет он настолько привык к ритму ночи, разделенной на три части, что просыпался, прежде чем огонь приближался к коже. Затем, вернувшись из обхода, он всовывал между пальцами очередную свечку и запирал хитрый сундучок, чтобы не сгореть случайно в собственной постели, как оно случилось с двенадцатым и четырнадцатым Ключниками. После третьего обхода, уже перед самым рассветом, он залезал под одеяло в последний раз и спал уже до полудня, на этот раз без свечи.
В тот день, однако, жена его проснулась в пустой кровати. Ее встревожило, что Ключник еще не вернулся с последнего обхода, хотя солнце окрашивало уже рубеж ночи холодною серостью. И тогда на табурете подле кровати она увидала две свечи. Почувствовала мурашки на спине. Ключник встал лишь раз – значит, его не было подле нее всю ночь!
Она поспешно схватила накидку из верблюжьей шерсти и выбежала из спальни. Больше всего она боялась, что на Ключника напали бандиты или фанатики, вдохновленные словами эклезиарха, который давно уже призывал разрушить Ребро и утверждал, что ни один верующий вастилиец не должен появляться на прихрамовом рынке. В одичавшие сады ночью забредали порой и люди слишком пьяные, чтобы понимать, куда они попали. И часто при них было оружие, которым они охотно размахивали.
Женщина быстро обежала пределы храма, но нигде не увидала и следа мужа. Пришла еще раз под главные врата, на рассвете здание выглядело как синий гриб-дождевик с расколотой шляпкой. Жена Ключника заметила, что бронзовое крыло приотворено. Душа ее ушла в пятки, когда она скользнула внутрь.
Первое, что бросилось ей в глаза, это столп розового утреннего света, в котором стоял обелиск, окруженный витающими вокруг пылинками. Пол был неровным, каменные плиты покрывали маленькие кратеры и сеть расходящихся, подобно паутине, трещин.
Жена Ключника с опаской взглянула вверх. На внутренней стороне купола некогда находились вызолоченные плитки. Окружали они центральное отверстие, так что выглядело оно подобно солнцу в ореоле света. С течением времени плитки, однако, начали выпадать, сперва редко, потом все чаще. Летя с расстояния в добрую сотню футов, они с грохотом, который будил окрестных жителей, разбивались об пол.
Мать ее говорила, что это – каменные слезы, плач императорской постройки.
Плитки тайком собирали воры, которые на протяжении многих лет прокрадывались в храм. Одиннадцатый Ключник погиб, пытаясь их прогнать. Но вот уже несколько поколений золотые слезы капали все реже – как видно, здание, словно старый человек, смирилось с тем, что никогда уже оно не вернет былого величия и что ждет его лишь медленный упадок. Теперь над головою женщины видны были лишь несколько рассеянных золотых точек, разделенных молниями трещин. И все же купол еще подавлял своим видом: грозовое каменное небо над равниной руин. Серивцы боялись входить внутрь не только из-за близости Ребра. Лет двести уже поговаривали, что здание может рухнуть в любой день.
Женщина вздрогнула и пошла к обелиску. Он стоял посредине темного круга, называемого омфалионом, где, как утверждали анатозийцы, находился центр мира. Женщина знала, что муж ее имел обыкновение сперва обходить обелиск, а потом делал второй, расширяющийся круг вдоль стены храма, заглядывая в четыре боковых нефа.
Ее обход длился не так долго. Уже на полпути она заметила, что на полу у основания обелиска что-то лежит в темной луже. Она пошла быстрее, то и дело наступая на задники своих домашних тапочек.
Была это человеческая рука в белом рукаве. Вырванная некоей мощной силой, лежала она, выгнутая под странным углом – на конце ее блестела кость, облепленная кусками мяса.
Жена Ключника широко открыла глаза, потом рот. Ее длинный, вибрирующий крик отразился от купола усилившимся эхом, налился силой, заполнил внутреннее пространство, ринулся в приоткрытые врата и в отверстие в крыше, а потом покатился, словно гром, над спящим кварталом Эскапазар.
Минутой позже на рынке было уже полно зевак. Никто, однако, не отваживался подойти к сидящей наверху лестницы женщине, которая, захлебываясь плачем, баюкала в объятиях оторванную руку.
Шестерка гвардейцев в стеганых кафтанах с гербом Серивы и с мушкетами на плечах, что появилась чуть позже, нашла нижнюю половину тела Ключника в северо-западном нефе. Оторванная голова же спокойно лежала за створкой двери. Других частей тела не нашли.
Гвардейцы вышли из храма побледневшими.
Они совершенно не могли себе представить, как можно разорвать человека так, чтобы части его оказались на расстоянии нескольких десятков стоп друг от друга и чтобы между ними не было ни капли крови.
Храм закрыли, пока дело не прояснится. Ключи, найденные подле останков Ключника, получила назад его вдова. На следующий день она швырнула их в
