Тенеграф

следует натягивать шнур, – и следующее, что помню, это как я еду на спине, пропахивая в нечистотах глубокую борозду.

Когда я подлечился и отмылся от вони, дни напролет я думал, что могло привести к тому, что в камерах установились столь странные условия – и могут ли они существовать где-то еще? Я расспрашивал людей всех специальностей. У горняков была несколько иная проблема, у них случались камеры, наполненные огненным воздухом. Я думал, что это может быть каким-то образом связано, но не хотел одновременно вести два исследования.

Наконец я натолкнулся на некоего пивовара, который открыл мне, что схожая проблема у него случается с бочками в пивоварне. Если полная бочка долго стоит закрытой, то когда заглянешь в нее со свечей, пламень тут же гаснет. А если сунешь голову сквозь небольшой лючок сверху, то быстро потеряешь сознание.

Тогда я пришел к выводу, что речь идет о воздухе застоявшемся, закрытом. Подумал я, что aerum, когда он не смешивается и не движется ветром, застывает, словно желатин, переходит в некое новое состояние, которое лишь напоминает воздух.

Попросил я бондарей изготовить бочки, в два слоя просмоленные, чтобы можно было наблюдать за закрытым воздухом, но были они неудобны и не столь плотны, как мне хотелось. Решение оказалось простым и пришло оно ко мне в наименее ожидаемый момент. Однажды вечером я увидел на улице, как слепой безногий старик развлекает людей перед трактиром игрой в три кубка.

Тогда я заказал два колпака из толстенного стекла. Пришлось его везти из самой Бруншвии, поскольку у нас стеклодувы лишь разводили руками, когда я показывал им рисунок. Стекла да цеховые кружки – конечно, они готовы сделать, но толстостенные сосуды такого размера?

Колпаки привез мне через месяц посланник, в сундуках, выстеленных опилками. Помню, что один был оцарапан, поскольку на бедолагу, который ехал трактом восемьсот миль, напали разбойники, полагая, что в переметных сумах везет он золото. Однако вместо металла и драгоценностей нашли они нечто, что главарь их посчитал стеклянными ночными горшками, наверняка для королевского двора. Отобрали их, а посланник едва ушел. Но эти люди из Бруншвии вылеплены из иной глины, чем мы, и этот посланник не стал возвращаться домой, поджав хвост, как можно было бы предполагать, но доехал до ближайшего города, где отправился прямо в магистрат и устроил скандал: мол, похитили у него предмет огромной ценности, отсутствие которого может вызвать чуть ли не дипломатический кризис. К счастью, выяснилось, что разбойники прекрасно известны бургомистру, главарь их оказался его племянником. Бургомистр же не любил длинных, трудных оборотов вроде «дипломатической дестабилизации». В тот же день он выслал в лес людей, которые убедили разбойников вернуть сосуды.

Как видите, в современной науке многое зависит от случайности. Если бы тот главарь не был знакомым бургомистра, то какой-нибудь бородатый головорез сидел бы нынче как король на стеклянном ночном горшке, а меня увлекли бы иные исследования. И никогда бы я не узнал тайну жизненных сил.

Так колпаки добрались до меня лишь слегка оцарапанными. Я тут же начал действовать – поставил их на стол из гладкого мрамора, положив под них по одной мыши. Один колпак стоял так, дабы неглубокое углубление на столешнице открывало приток воздуха под него. Второй же прилегал совершенно плотно.

Так я лично мог исследовать то, что канальщики и бондари знали уже издавна: что дурной воздух убивает настолько же наверняка, как и гаррота на шее. Под плотным прикрытием мышь через час стала делаться сонной. Через два – впала в короткий приступ паники, после которого она быстро ослабела и подохла. Когда она перестала дышать, я осторожно приподнял колпак, сунул под него нос и глубоко вдохнул – почувствовал вонь мышиного страха и пота. Ну и странную, улетучивающуюся духоту.

Под колпаком, прилегающим к столу неплотно, мышь через несколько часов сделалась несколько сонной. Однако на следующее утро она все еще жила.

Я хотел продвинуть дело дальше, а потому разместил под плотным колпаком двух мышей. Умерли они куда быстрее, чем одна. Это несколько поколебало мои исследования. Если закрытый воздух через какое-то время уплотнялся и портился, отчего бы ему застывать быстрее, если бы пребывали там две мыши? Ведь они размешивали этот воздух куда быстрее, чем один грызун.

Однако поразмыслив, я понял, что это не сам воздух нужен нам для жизни, но некая таинственная сила, vis vitalis, которая кроется в воздухе и может быть из него высосана. Я сразу почувствовал, как скручивается у меня желудок. Ведь мы живем в эпоху городов, разрастающихся до размеров, ранее истории неизвестных. Помню я вид бедных кварталов Бранвии, где в крохотных комнатках, в вечном мраке и вони, со стенами и матрасами, пожранными насекомыми, гнездилось часто и по двадцать человек, главным образом изможденных и больных. Значило ли это, что, достигнув определенного числа людей, живущих на каждой квадратной миле городской застройки, мы станем помирать, словно мухи – от отсутствия жизненной силы в воздухе?

Я знал теперь, что исследования мои могут оказаться чрезвычайно полезными для городских советников, а может, и для самого государя. Уже собирался я заказать больший колпак, в котором можно было бы держать животных, ближе по размерам к человеку, уже я начал планировать поиск по городу какого-нибудь безумца, которого можно было бы под колпаком разместить, когда неожиданная мысль перевела исследования в другое русло.

Я зажег маленькую масляную лампу и поставил ее под колпак. Вторую, ровно такую же, поставил рядом. Та, что под колпаком, горела почти полчаса. Та, что рядом – весь вечер. Повторял я опыт многократно.

И тогда все сплелось в моей голове в чудесное логичное целое.