В воздухе, видите ли, существует некий таинственный элемент, который дает теплую жизненную силу. Этой силой пользуется огонь, быстро ее сжигая. Силой этой пользуются также люди, в легких превращая его в теплоту, которая наполняет их тела и позволяет им жить. Из-за этого мертвые начинают остывать, едва лишь прекращая дышать. Оный элемент может расходоваться, а может переходить в иные состояния. Разве после пития пива не чувствуем ли мы тепла в желудке? Оная витальная сила, высосанная из воздуха, проникала в пивные бочки. Бесконечные слои воздуха над головами приводят к тому, что можем мы бесконечно свободно его потреблять – по крайней мере, мне хочется в это верить. Однако в закрытых лет двести камерах или в глубоких шахтах воздух почти полностью лишен оной силы.
Здесь придется еще изучить немало вещей, но вы ведь уже видите, что благодаря интеллекту и инструментам, которые можно использовать в любом сарае, человек способен исследовать глубочайшие тайны мира. Вот это и есть настоящая наука. А самые чудесные в ней моменты суть те, в которых некие факты, казалось бы не связанные, некие тайны и секреты сила разума сплетает вдруг в единую ткань. В чудесный плед, являющийся идеальным отражением реальности, который мы произвольно можем разъединить на отдельные нити и сплести наново, дабы познать секреты устройства мира.
Закончив рассказ, Хольбранвер огляделся. И только в этот момент до него дошло, что никто его не слушает. Д’Ларно и маленький Джахейро спали, запрокинув головы. Камина прихлебывал вино, будучи уже крепко на подпитии, Иоранда глядела в окно, а И’Барратора – в пустоту, в некую таинственную, ему одному лишь открывавшуюся картину, распростертую, похоже, где-то между головой Хольбранвера и углом комнаты.
XV
Около полуночи И’Барратора на миг-другой прикрыл глаза. Погрузился в короткий сон вроде тех, которые после пробуждения обостряют зрение, рассылают по всему телу мурашки и наполняют уши тихим писком.
В этом сне он прежде всего увидал фрегаты в окутанном туманом море. Стреляли ряды орудий на обеих палубах. Вдоль их бортов проходили волны огня, а хмурый город на горизонте отвечал градом огромных ядер, разбивающих корпуса как щепки. Он вспомнил – невесть отчего, – как в мокрых лесах Бруншвии его друг неосмотрительно наступил на ветку, и сразу после этого со всех сторон ударил ураганный огонь укрытых в засаде врагов. Потом ему снилась большая битва под Риазано, где он с позиций на левом фланге видел, как посреди поля вастилийские знамена начинают колебаться, а затем и падать – одно за другим, по мере того как волна врага заливает позиции Черного Князя.
Потом его поглотили другие сны. Все были светлыми, выгоревшими – как наброски, слишком долго оставленные на солнце. Снилась ему галера, осевшая на мелких водах на краю джунглей. Он шел через бесконечные коридоры анатозийской крепости из красного песчаника. Потом увидел город, которого никогда ранее не видал. Под пылающим солнцем стояли сотни маленьких глиняных хижин и домов из грязи. Между ними прохаживались люди с лицами, напоминавшими сушеные сливы. Посреди города торчала крепость, ощетинившаяся десятком башен, произвольно обрызганных чернотой маленьких окошек. В самом сердце крепости вставал огромный купол. Ребро Юга.
Откуда он это знал?
Наконец ему начало сниться утопление, вода, врывающаяся в легкие. Из этого видения вырвал его резкий, звучный голос:
– Уже пробил полуночный колокол. Люди уходят с улиц. Нужно идти, иначе ты опоздаешь.
Фехтовальщик вздрогнул и взглянул на Иоранду. Ощущал легкую головную боль и дрожал от холода, хотя и был прикрыт пледом – тело было мокрым, словно его и правда вынули из воды.
И’Барратора, смертельно боясь утонуть, почти никогда не плавал. Так откуда взялось это воспоминание? А то, что пришло еще раньше? Город Каракум, столица Эбеновой Госпожи, находился – по мнению разных географов – в двух, а то и трех тысячах миль от Серивы. Никто из живущих в городе людей не видел его собственными глазами.
– Арахон! – произнесла Иоранда резче, зная, что он еще не пришел в себя окончательно.
И’Барратора кивнул, встал и отряхнулся. Потом попросил донну, чтобы та разбудила Хольбранвера, а сам отправился наверх, в комнату, где он оставил сумки с экипировкой.
Минутой позже Хольбранвер сидел на лавке под лестницей, похлопывая себя по брюху и зевая. Хотел чем-то перекусить, но боялся – знал, в каких муках умирают люди, которым шпагой пробили полный желудок. Услышал скрип ступеней. Обернулся, а когда увидел в свете лампы, кто к ним спускается, – онемел.
Раньше он видел фехтовальщика в его потертом кафтане, латаных штанах и старом дублете. Однако теперь стоял перед ним Арахон совершенно изменившийся, облаченный в новую кожу – черную и зловещую.
Грудь его скрывала широкая кожаная куртка, застегнутая на животе широким поясом с выкрашенной черным бляхой. Темный плащ облегал его фигуру тесно, словно крылья жука, по контрасту со свободной пелериной, которую И’Барратора носил каждый день. Хольбранвер быстро сообразил, что было тому причиной. В подол плаща вшиты были металлические грузила. А он слышал о таком обычае, принятом среди серивских поединщиков. Служило это для того, чтобы плащ, сорвись он с плеч, мог служить оружием таким же грозным, как и клинок. Благодаря тяжести, его легко было набросить на противника или размахивать им в воздухе.
Под плащом, на боку фехтовальщика, виднелся контур приклада. В скромных домах на улице Аламинхо Хольбранвер не замечал тенестрелов. Он даже
