не знал, что у Арахона он есть, поскольку были они дьявольски дороги и опасны. Как видно, опасаясь воров, он держал его спрятанным под полом.
Высокие же сапоги на мягкой подошве ученый уже видел раньше, однако теперь к левому, чуть пониже голенища, привязан был второй кинжал. Близнец его висел на поясе подле многочисленных мешочков, содержания которых Хольбранвер не пытался даже угадать.
Только рапира была та же самая, очень длинная, простая, с корзинной рукоятью, побитой и выщербленной так, что непросто было угадать ее начальную форму. Однако теперь, вместе со всем остальным, казалась она куда опасней, чем обычно.
Когда И’Барратора махнул рукою ученому, тот заметил, что левая перчатка фехтовальщика изнутри покрыта пластинами зачерненного сажей металла. Он не понимал, зачем кому-то укреплять внутренности, а не тыльную часть ладони, но уже привык ни о чем не спрашивать.
Не спрашивал он и о неисчислимых следах на одежде, что привлекли его внимание. Швы на кафтане, заштопанные дыры на плаще, швы на перчатках… Это не была новая экипировка, закупленная наемником какого-нибудь рода. На этих вещах множество сражений оставили свои размашистые прощальные подписи шрамов, полос и царапин.
Хольбранвер почувствовал дрожь, словно глядел он на выглаженную неисчислимыми казнями рукоять палаческого топора или на железные сапоги с шипами, рыжими от крови.
Однако самым невероятным было то, насколько изменилось лицо фехтовальщика. Выглядел он так, словно внезапно сбросил десяток лет. Был прям и натянут, словно струна, шаг его стал уверенней и куда мягче. Хольбранвер не единожды удивлялся, как костюм может менять человека. Потешный толстячок, надевши одеяние жреца, сразу обретал труднообъяснимое величие. Идеальный отец, надевая пестрый мундир наемного отряда, насиловал и грабил, словно последний бандит.
Одежда И’Барраторы действовала, казалось, словно линза: превращала этого высокого, обычно свободно двигающегося фехтовальщика в человека оптически меньшего роста, куда более плотного, словно сгустившегося, отвердевшего.
Когда они вышли наружу, Арахон приподнял шляпу перед побледневшей Иорандой. А едва лишь захлопнулись за ними двери, он взглянул вверх и вдохнул полные легкие холодного воздуха.
– Запах ночного рейда, – сказал. – Нет ничего лучшего, Хольбранвер. Ничего лучшего…
Ученый вдруг осознал, что он движется в неизвестность рядом с совершеннейшим безумцем.
В большинстве цивилизованных городов тенемастерам было велено жить за стенами. Также принудительно выдавали за них женщин из низших сословий, которые были не столько женами, сколько охранницами, призванными контролировать, чтобы муж проводил ночи в постели, а после работы возвращался домой, вместо того чтобы бесконечно бродить тенеукоротами и залезать в чужие спальни, кабинеты, сокровищницы…
Болтали, что жена каждого тенемастера держит под подушкой кинжал, чтобы убить мужа, если на того падет хоть какое-то подозрение. Если даже и была это правда, намного чаще, чем от рук жены, воздаяние им приходило от разъяренной толпы.
Погромы тенемастеров случались на Севере раз в несколько лет, всегда – когда происходило нечто такое, что не могли объяснить иначе как манипуляцией с тенью. Например, когда из запертой изнутри комнаты исчезал человек, когда нечто выкрадывало детей из колыбелей или когда какая- нибудь сокровищница неожиданно пустела. Хотя жертвами толп делались тогда, как правило, подозрительно выглядевшие анатозийцы, а не настоящие тенемастера, бывало и такое, что толпа и вправду устраивала самосуд над одним из этих таинственных ремесленников.
Риск, связанный с профессией, приводил к тому, что тенемастера просили за свои услуги значительные суммы, и лучше всего в драгоценностях, которые было легко забрать с собой, убегая от погрома. Эта жадность, как и то, что обычно они проводили больше времени по ту сторону, чем в мире людей, не увеличивали число симпатизирующих им.
С тенемастером Хасимом И’Барратора познакомился на войне, во время осады Коппендама (третьей по счету, если быть точным, ибо за двадцать лет войны Коппендам осаждали и захватывали четыре раза, так что на всякий случай горожане держали в домах флаги каждой из воюющих сторон). Город, окруженный тремя кольцами валов, между которыми пролегли болотистые рвы, казался неприступным. По этой причине Леон Светлый решил атаковать с трех сторон, совместив штурм стен с нападением через подкоп и ударом из тенеукорота. У солдат полка, в котором служил Арахон, был выбор: они могли пойти через тенепространство или по подтопленному туннелю, выкопанному в грязи.
Фехтовальщик выбрал первое. Утонуть он боялся больше, чем даже самого дьявола.
Оказалось, что Союз был готов к атаке со всех сторон. Сотни вастилийцев пали у второй стены под ураганным огнем тенестрелов. Десятки погибли, когда в подкопы впустили грязную холодную воду. Горсть же самых лучших и отважных погибла, когда вражеские тенемастера внезапно завалили тенесторонность
В час пополуночи И’Барратора вместе с Хольбранвером стояли под дверьми в мастерскую Хасима в змеевидном закоулке квартала Контегро. Принялись стучать железным дверным молотком, но, хотя ранее Камина принес тенемастеру письмо, предупреждающее о визите, никто не открывал. Казалось, что Хасима нет дома. В окнах было темно, за дверью – ни звука.
– Войдите, – раздалось наконец откуда-то из-за спины, из слепого конца улочки.
И’Барратора улыбнулся и пошел в ту сторону, сконфуженный Хольбранвер ткнулся было к двери, но прежде чем успел что-либо произнести,
