мастерская, чувствовать лишь головокружение.
Как если бы карту, над которой стояли И’Барратора с Хасимом, кто-то сжал в горсти и скрутил так, чтобы здания, разделенные многими милями, оказались рядом.
Хольбранвер понял. Тут даже окна вели в тенепространство. Они не находились в низком домике в Квартале Ремесленников. Возможно, они не были даже в Сериве.
Он почувствовал себя нехорошо при мысли, что они полностью отданы в руки тенемастера с подозрительным изможденным лицом. Захоти он по какой- то причине заключить их под стражу, а им пришлось бы его убить, они не знали бы, как отсюда выйти.
Хольбранвер почувствовал тот же липкий ужас, который часто ощущал в небольших помещениях. Даже окна не помогали – он ведь знал, что они фальшивые. Пульс его ускорился. Он с трудом мог контролировать дыхание.
Тем временем фехтовальщик и тенемастер закончили планировать путь.
– Еще один вопрос, – начал Арахон. – И адресован он тебе, господин ученый.
– Сколько вы мне заплатите? – спросил Хасим без уверток, оглаживая пальцами бокал.
– Простите, что?
– Кажется, я выразился предельно ясно… Сколько я получу денег? Вы ведь не думали, будто все станут подставлять свою шею лишь потому, что у вас такие проблемы с дочерью.
Хольбранвер открыл рот, закрыл, открыл снова, будто рыба, вынутая из воды.
– Ну… пусть будет три эскудо.
– За три эскудо я не отворю тенеукорот даже в подвал. Нет, господин ученый. Я знаю, что вы – любимчик короля. А потому – давайте, шире кошель. Назовите новую цену. Такую, что меня приятно удивит. Иначе – никакого перехода.
Хольбранвер с отчаянием взглянул на Арахона, но тот отвел глаза. Ясно было, что в торговлю он вмешиваться не собирается.
Ученый мысленно сделал подсчет всех своих средств. Было их немного. Чуть-чуть золота. Небольшой счет в банке. Драгоценности, пара линз, вышлифованных из изумрудов и рубинов, чтобы исследовать различные свойства солнечного света.
Ртуть!
За этот сцеженный из вулканических скал текучий металл, называемый быстрым серебром, платили восьмикратно от его веса в золоте. С тех времен, как один медик установил, что ртуть должна быть субстанцией неземного происхождения, происходящей со звезд, множество аптекарей добавляло ее в омолаживающие лекарства. Только вот кто в Сериве купит с рук ртуть, цена которой – несколько десятков золотых эскудо и которую он держал в своей мастерской?
– Я могу заплатить десять, – сказал он наконец. – Шесть у меня есть при себе сейчас. Остальные – в течение недели.
Когда король узнает, что он продал ртуть, которую выдали для экспериментов, они с Саннэ будут разорены. Знал, что это означает позорное бегство на Север, но другого выхода не видел.
– Двадцать, – обронил тенемастер. – Шесть сейчас, остальные в течение недели. Если обманешь, то, богами клянусь, найду тебя и выпотрошу, в каком бы уголке мира ты ни прятался.
– Это… слишком…
– Знаешь, что случится, если вас схватят? За тенеукорот, поставленный с преступной целью, инквизиция будет ломать вас колесом, потроша на Площади Гуэрра. А меня закопает живьем в мешке с голодными крысами. А даже если все пойдет хорошо, если – представим себе – вы отобьете девочку и сбежите, что потом? Полагаешь, Ламмонды не догадаются, что некто вошел в их поместье через тени? Мне понадобится золото, чтобы запутать следы, подкупить кого следует.
– Значит, двадцать.
– Двадцать, – сказал Хасим, после чего по анатозийскому обычаю плюнул в ладонь. Сперва ее пожал ученый, затем – И’Барратора, глядя на сотоварища исподлобья.
Ему Хольбранвер платил лишь несколько серебряных реалов.
Сторговавшись, Хасим приступил к делу. В одном углу комнаты, в большой нише, он зажег столько свечей и ламп, что вскоре тамошняя внутренность наполнилась искрящимся светом. Хольбранвер с интересом отметил, что в каждой лампе – несколько отличная микстура, а в воздухе разносился теперь острый запах.
Посредине ниши стояла высокая плита, схожая с каменным алтарем. Была она старой, потрескавшейся, покрытой инскрипциями на языке, который ученый не смог даже узнать.
Потом последовали долгие, сложные заклинания, во время которых Хасим, укутанный дымом от ламп, чертил на плите странные узоры. Потом он принес миску, наполненную дымящимся порошком, и поставил ее с другой стороны. Все время декламируя что-то на анатозийском, к миске он приблизил лампу.
Пыхнуло. Ослепительный свет зажегся в миске, освещая все вокруг. Алтарь отбросил на пол широкую тень. Однако была это не обычная тень, но лишь
