Стеклянная республика

– Помилуйте, графиня! Я всего лишь полулицая. Я не могу позволить себе отражаться во всех подряд зеркалах, как вы. В конце концов, отражение – это суть. За нее надо держаться, – Эспель взяла карандаш для глаз. – Меня воспитали бережливой; это семейное.

– Семейное?

– Четыре поколения. С тех пор, как мои прапрапрофили отразились из Старого Города.

– Прямо как я, – проговорила Кара.

Губы Эспель скривились:

– Нет, графиня, не как вы… ничего похожего. Они были полулицыми; вы же родились в одно мгновение из бесконечных отражений, бесконечного богатства изображений. Мои прапрапрофили вынашивались годами – их создатели в Старом Городе принимали точно те же позы в точно тех же зеркалах при том же самом свете, раз за разом, и каждый раз эти зеркала удерживали и запоминали крошечный кусочек того, что видели.

«Отражения и воспоминания», – подумала Кара.

Эспель вздохнула:

– Около пятидесяти процентов – нижний лимит для осознания в Симбрионе. Когда накопилось достаточно сохраненных отражений моих прапрапрофилей, чтобы составить половину лица, они проснулись здесь, растерянные и напуганные, помнящие только половину того, кем они были. Спотыкаясь от растерянности, они отошли от зеркал, создавших их, прежде чем смогли нарасти дальше. Поэтому нет никаких третьелицых или четвертелицых, только половинки и Зеркальная знать. Нескончаемые и редкие. Богатые… и не слишком.

Эспель поглядела на пустоту в зеркале.

– Я бы могла, – задумчиво проговорила она, – если бы постаралась, я бы могла отбросить отражение. Я бы могла отдать кусочек себя, чтобы себя увидеть. Не буду врать, это заманчиво, но вызывает привыкание. Больницы в Псарне забиты увядшими мужчинами и женщинами, не сумевшими перестать любоваться собой – не хочу ступать на этот путь.

Эспель коснулась протезной щеки.

– Кроме того, я трачу практически все, что могу сэкономить, на то, чтобы оставаться добропорядочной. Не забывайте, Пэ-О – тоже отражения, а отражения не бесплатны. – Она перевела взгляд на Карино отражение и, взяв темный карандаш, покачала головой: – Странно, никогда бы не подумала… – Поймав Карин взгляд, девушка отвела глаза и глубоко покраснела.

– Никогда бы не подумала о чем? – поинтересовалась Кара.

– Ни о чем, графиня.

– О чем бы ты никогда не подумала? – настаивала Кара.

– Что вы боитесь быть замеченной, – тихо объяснила Эспель. – В смысле, вы же зеркалократка. Можете смотреть на себя, когда пожелаете. Можете создать свой образ своими глазами – быть такой, какой себя видите. – Эспель поджала простроченные губы, замечтавшись о подобной роскоши. – Чего вам бояться?

– Того, что, возможно, я и впрямь такая, какой себя вижу… – не успев подумать, ответила Кара.

Повисло долгое молчание, нарушенное протяжным низким писком, исторгнутым монитором.

– Звонят снизу, – Эспель отложила кисточку. – Вы готовы?

В качестве эксперимента Кара вытянула пальцы. Послушались. Девушка посмотрела в зеркало на свои суровые шрамы, перевернутое отражение: Парвино лицо.

– Пойдем, – кивнула она.

Электронные цифры домигали до 50, и двери лифта разъехались. Кара собралась выходить, но тут Эдвард прогремел: «Мэм?» – да так обиженно, что она остановилась.

Телохранитель мотнул головой в сторону Эспель.

– Пойди убедись, что зал для графини готов.

Та слегка напряглась, потом присела в реверансе. После протестов и смущения она облачилась в черную рубашку и брюки, найденные Карой в одной из семи похожих на пещеры гардеробных Парвы, к чему Эдвард явно отнесся с неодобрением.

Кара ждала. Лоб гиганта все морщился, пока не стал напоминать смятую горную породу, но телохранитель не проронил ни слова.

– Эдвард, – наконец, сказала она. – Меня ждут.

– Да, мэм. Извините, мэм. – Он потер виски кончикам пальцев. – Очень неловко, мэм.

Кара почувствовала, как скрутило желудок.

– Что?

– Личные дела миледи – ее собственная забота…

– Но?

– Верхолазка… учитывая ее… уровень… вы уверены, что она подходит?