задумался… кивнул, чуть отодвинулся и полез в сумку. Достал пучок мха, несколько небольших палочек и косточек, некоторые из них заканчивались каменными осколками, открыл берестяной туесок с краской. Поцокал на девочку языком, поводил рукой перед глазами, потом указал на потолок.
Юля послушно уставилась вверх.
Дикарь взялся за мох, полез в рану. Алина попыталась подсунуть ему чистые полотенца, но гость отрицательно покачал головой, погружая мох глубже в рану. Немного выждал, вынул, подхватил один из своих инструментов, ткнул в туесок с мелом, тут же сделал разрез. Алина невольно вздрогнула, увидев, как в рану лезут каким-то мусором, да еще и с грязью… Но движения дикаря были столь спокойны и уверенны, что препятствовать женщина не решилась. Тем более что и Юля вела себя совершенно спокойно, словно никакой раны у нее и не было.
Отложив деревяшку, мужчина взялся за косточки. Опять поменял свои инструменты. Резко выпрямился, держа между пальцами маленький, с ноготь, окровавленный осколок фарфоровой тарелки, небрежно отбросил его на стол, снова склонился над раной со странным коротеньким ножом с изогнутым лезвием, недовольно забурчал, пошевелил плечами, подвинулся, поменял инструмент — и внезапно глубоко, с облегчением, вздохнул.
На стол полетел еще один осколок. Дикарь довольно замурлыкал, чуть откинул девочку на спину, засыпал краской из туеска раны, накрыл рукой. Подождал несколько минут и отпустил, посмотрел. Накрыл пучком мха, ищуще покрутил головой — забрал у женщины полотенца, накрыл ими мох, вытянул из сумки веревочку, замотал сверху крест-накрест, пропуская концы под мышкой и через грудь и закрепляя тем самым повязку.
Поднялся, погладил девочку по голове, снова положил ладонь на рану, стряхнул руку.
— Юля, ты как? — Алина кинулась к малышке, опустившись на колени, вскинула руки, но тронуть побоялась: — Тебе легче?
— Щиплется! — Девочка тронула повязку.
Странный гость предупреждающе поцокал языком, покачал пальцем. После чего опять наложил ладонь, стряхнул. Закрыл туесок, поднял с пола свои игрушечные по виду инструменты. С явным интересом посмотрел на кран.
— Помыться? — спросила женщина. Метнулась к раковине, пустила воду и вернулась к дочери: — Ты как, милая? Ничего не болит?
— Щекотно, — дернула плечом Юля. — А мертвый дяденька — доктор?
— Он не мертвый, — опасливо оглянулась на дикаря Алина. — Просто… просто он так смешно одевается. Мода такая.
— У него руки такие… мягкие. Теплые. Щекотные. Можно ему еще меня потрогать?
— Доктор очень занят, Юленька. Ему нужно лечить еще много маленьких девочек.
Странный гость стоял у раковины, то открывая, то закрывая воду. Хмыкнув, стал собирать помытые ножички в сумку, застегнул на петлю и направился к окну.
— Ой, не туда! — испугалась женщина, вспомнив, откуда он появился. — Там же высоко!
Она поманила гостя к себе, вышла в прихожую, открыла дверь. Дикарь подошел, выглянул наружу, в коридор, покосился на нее. Сделал шаг через порог.
— Спасибо вам огромное! — спохватилась женщина.
Гость внимательно на нее посмотрел, кивнул и как-то неуверенно стал пробираться по коридору.
Алина вернулась на кухню, схватилась за телефон, повторила вызов. После долгой паузы с той стороны наконец-то ответили.
— Служба спасения? — встрепенулась женщина. — Помогите! Скорее! У меня ребенок ранен! Тут что-то взорвалось! Переулок Бригадирский. Дом три! Да! Да!.. Подождите, как это не можете? Какое чрезвычайное положение? Да нет тут никакой войны! Вы что, не слышали, у меня ребенок ранен!.. Куда выносить? Какой фронт?.. Куда-а?!
Алина оторвала телефон от уха, ошалело глядя на экран, положила на стол, между двумя окровавленными осколками. Отошла к окну.
От стеклопакетов остались только пластиковые рамы. Хорошо хоть стекла целиком вылетели — никаких осколков по краям.
Снаружи все было тихо и спокойно, не считая сизого дымка, что поднимался со двора через улицу. Судя по звукам, кому-то там было очень весело. Пели, голосили. Возможно, даже плясали. Правда, как мама и говорила, нигде не видно было ни одной движущейся машины. Да и прохожих показалось куда меньше обычного.
— Пи-пи-пи, пи-пи-пи… — Юля, успокоившись, уже вовсю рулила планшетом.
Алина, подбежав, перехватила ее за локти, повернула к себе:
— Ты как, доченька? Ничего нигде не болит?
— Нет, мам. Только кушать все равно хочется.
— Сейчас поедим, милая, — улыбнулась женщина, и по щеке у нее скатилась неожиданная слеза. — Сейчас сварим пельменей, покушаем, завесим окно одеялом и никуда-никуда отсюда не уйдем!
Забравшись по скале до пещеры, Атрамир устал преизрядно. Однако боль ребенка и настоящее безумие ее матери вынудили действовать сразу. Через ладонь он выплеснул в сознание женщины свою усталость, пригасив вялостью ее излишнюю активность, присел к девочке, вытянул и стряхнул на пол ее боль, каковой оказалось преизрядно, залил слабый разум наговором на лунный свет. Эта убаюкивающая, усыпляющая эмоция обычно выращивалась в