анабиоз.
– Ожидаемо, – произнес Троост.
– И что это значит, капитан? – спросила Дауканте.
– На этот вопрос я отвечу через некоторое время.
Теперь Троост отправился не в лабораторию, а на станцию дронов. Он выпустил из гнезд всех разведчиков и попросил Таркаса сделать еще пятьдесят штук. Тот молча включил технический репликатор, и уже через пять минут из выходного лотка принялись вылетать усеянные датчиками шарики.
Четверо суток Троост собирал и обрабатывал информацию. Составлял виртуальные графики, рисовал диаграммы, часами рассматривал спутниковые снимки и карты миграций.
А на пятые сутки зверолов взял флаер и куда-то улетел.
Вернулся он довольный-предовольный. Только что не потирая ладони, Троост вызвал Петржелло и спросил, сможет ли тот освободить сегодня несколько часов.
У профессора как раз закончился съемочный день. Он оставил дронов наблюдать за «актерами», а сам собирался поработать с раскадровкой. Ему не очень-то хотелось покидать свою уютную флаер-яхту ради непонятно чего.
Но Троост был очень настойчив и обещал, что профессор ни в коем случае не разочаруется. Да и покидать яхту совсем не нужно – к месту можно отправиться прямо на ней.
Петржелло невольно был заинтригован. Через полчаса его яхта подлетела к «Нимроду», возле которого уже ожидали Троост и киперы.
Троост приглашал и Таркаса, но тот не проявил интереса.
– Так куда же мы направляемся? – полюбопытствовал Петржелло, едва яхта оторвалась от земли.
– Терпение, профессор, – лукаво прищурился Троост. – Вы все скоро увидите… впрочем, не очень скоро – тут больше трех часов лету. Наш путь лежит вот сюда, к этому огромному заливу… названия у него пока что нет, так что мы вполне можем придумать его сами.
Над палубой повисла допреальная зелено-бурая сфера. Планета Бахус во всем ее спиртном великолепии. Восемьдесят процентов – суша, остальное – кляксообразный, относительно мелкий океан.
Потом Троост отдал какую-то команду, и изображение окрасилось в красный, желтый и белый цвета. Красного было не так уж много, большей частью – по берегам того самого залива, что стал целью поездки. Вокруг шел оранжевый, дальше – желтый, который все бледнел и бледнел, пока не становился совсем белым. Белым была окрашена почти треть планеты.
– Что это такое? – задал вопрос Троост.
– Это же очевидно, – проворчал Петржелло.
– Вам – безусловно, профессор, – возразил зверолов. – Но я бы хотел услышать своих киперов.
Иржичкова и Дауканте размышляли чуть дольше, но и они быстро догадались, что это карта плотности жизни. Красная зона населена чрезвычайно плотно, белая – не населена совершенно.
– И почему жизнь на этой планете распределяется именно так? – снова спросил Троост.
– Вода же, Троост, – слегка раздраженно ответил Петржелло. – То есть водно-спиртовой раствор. Океан всего один, все реки впадают в него, чем дальше от океана – тем меньше воды… водки. Внутриконтинентальные области представляют собой голую пустыню, жизнь в которой почти невозможна.
– Очевидное объяснение, – согласился Троост. – Но почему жизни особенно много вокруг этого залива?
– Возможно, именно в нем она когда-то и зародилась.
– И куда же она из него делась? Мы не нашли на планете ни одного водного животного.
– Вымерла. Я ведь уже говорил, что бедность фауны скорее всего объясняется неким глобальным катаклизмом. Также не исключено, что в этом мире жизнь зародилась на суше.
– Ну-ну… – усмехнулся зверолов.
Понемногу совсем стемнело, и Троост включил прожектора невидимого света. Для животных его излучение незримо и нисколько не беспокоит, зато визоры землян благодаря этому создают нормальное, почти дневное изображение.
Сам-то Троост в этом не нуждался – его модифицированные глаза отлично видели в темноте. Но у остальных такого биомодификанта не было. Иржичкова собиралась себе поставить, но все откладывала.
Первый час под флаером проносился обычный, везде одинаковый бахусский пейзаж. Поросшие пьянокорнем равнины и стада яйцекладующих мамонтов. Все везде окрашено в одни и те же цвета, лишь изредка перемежаясь речкой или озерцом.
Но потом впереди открылся океан. Единственный океан Бахуса – Тирренский. Сто тридцать миллионов кубических километров чистой водки.
Залив, о котором говорил Троост, был местом примечательным. Почти тысяча квадратных километров площадью, до двух с половиной километров глубиной. Именно здесь располагалась глубочайшая впадина Тирренского океана.
