украшены изображениями Кампании с возвышающимся на заднем плане Везувием. Учитывая суровый пейзаж снаружи, состоящий из гор и раскопа внизу, такие картины, несомненно, давали возможность расслабиться.
После того как из его глаза извлекли щепку и наложили повязку, Катон, не слушая рекомендаций хирурга сохранять покой и отдыхать, не успокоился, пока не осмотрел надвратную башню и мост на предмет повреждений от горящей смолы. Некоторые бревна сильно обгорели, но других видимых повреждений не было. Таран занесли внутрь и распилили на четыре части, которыми затем укрепили ворота изнутри. Вернувшись на башню, Катон держал воинов в готовности до рассвета, пока не стало очевидно, что враги не прячутся среди развалин, готовые снова броситься на штурм. Лишь затем Катон передал командование Макрону и позволил себе на пару часов прилечь. Приказал разбудить его в четвертом часу, но боль в глазу не дала ему спать. Немного поворочавшись, он сдался и пришел в кабинет. Приказал принести еды и вина, надеясь, что оно немного притупит мучительную боль в глазу.
— Неплохо, благодарю. Противник ничего не предпринимает?
— Пока нет. Небольшие отряды подбирают раненых. Я решил им не мешать. Незачем рисковать, посылая наших наружу.
— Уж точно, — согласился Катон и кивнул. — Что-нибудь еще?
Макрон задумался.
— Не особенно. Они отправили фуражные отряды и выставили несколько дозоров. Один — на другой стороне ущелья, но я послал туда отделение, и наши ребята за ними следят. Если они найдут что-нибудь полезное для себя, мы тоже это увидим и не дадим им застать нас врасплох.
Макрон помолчал, озабоченно глядя на повязку на голове Катона поверх ткани, которую хирург наложил на глаз, удалив щепку и прочистив рану.
— Что хирург сказал насчет глаза? Необратимый вред будет?
Катон вспомнил, как смотрел на окровавленную щепку в пальцах хирурга всего несколько часов назад. Процедура по ее извлечению оказалась болезненнее всего, что ему довелось испытать за всю его жизнь. Он едва не потерял сознание, когда услышал слабый щелчок, с которым край щепки выскочил из глазного яблока, а потом и еще раз, когда щепка вышла из опухшей и посиневшей складки кожи под глазом. Лишь чуть слабее была обжигающая боль, когда хирург принялся промывать рану уксусом, которым затем смочил кусок ткани, который наложил на нее. От отека глаз почти закрылся, и в узкую щель он видел окружающее в серых тонах и расплывчато. А потом хирург закрыл ему глаз повязкой.
— Хирург сказал, что должно зажить. Как только спадет отек, сможет сказать точно. Тем временем мне предполагается отдыхать, чем больше, тем лучше. Но почему-то мне кажется, что Искербел не даст мне этого сделать, чего бы там ни хотел хирург.
— И надеяться нечего, — едва улыбнувшись, сказал Макрон. — Все как обычно… чертов хирург думает, будто мы в Риме, и у его больных всегда есть несколько дней, чтобы выздороветь.
— Думаю, прошедшая ночь избавила его от этих заблуждений. Составил список потерь?
Макрон кивнул и достал из сумки на боку восковую табличку. Открыл.
— Восемь убитых. Двадцать раненых, восемь из которых уже могут вернуться в строй. Большинство потерь от пращей и стрел. У бунтовщиков было не слишком много шансов драться врукопашную.
— На этот раз да, — сказал Катон. — Думаю, мы легко отделались. Видимо, Искербел решил, что мы станем легкой добычей после его столкновений с гарнизонами этой провинции. Иначе он не стал бы рисковать, начиная такую лобовую атаку. В следующий раз он будет умнее.
— Пускай. Мы будем готовы. Он и его подручные столкнутся с таким же обхождением.
— Оценил потери противника?
— Да, приблизительно, как только рассвело. Примерно сотня убитых и столько же раненых. Большую часть раненых бунтовщики унесли, но, судя по всему, мало кто из них вернется в строй.
Катон прикинул пропорцию потерь.
— Мы хорошо справились. Можешь всем это передать от меня. Пусть первым двум центуриям дополнительно вина выдадут. В качестве небольшого стимула, чтобы в следующий раз стремиться быть на стене во время штурма. Если, конечно, гвардейцы любят выпить точно так же, как легионеры.
— Не сомневаюсь, — сухо ответил Макрон. Поглядел на фрески на стенах, а потом снова на Катона. — Насчет Непона не думал больше?
— В голову мысли приходили, да. Особенно после того, как Искербел так настаивал, чтобы мы его ему оставили. Должно быть, он очень высоко ценит прокуратора, раз был готов дать нам уйти отсюда под его гарантию безопасности.
— Вряд ли он стал бы держать слово. Скорее мы бы оказались в яме, как и те, что поверили ему прежде.
— Возможно, но у меня было ощущение, что он может и сдержать слово. На самом деле ему нужен именно Непон. Вернее, то, что известно прокуратору.
— Имеешь в виду серебряные слитки?
— Конечно. Искербел наверняка понял, что Непон их спрятал. Поэтому и хотел заполучить прокуратора, когда предлагал нам условия сдачи.
— Тогда он от души разозлится, узнав, что Непон мертв. И уже не отпустит нас подобру-поздорову ни за что. Он решит, что мы знаем, где серебро, и с нами обойдутся точно так же, как с Непоном. В первую очередь с тобой.
— Именно, — сказал Катон, сложив руки. — Мне не очень-то хочется это испытать. Так что о капитуляции речь не идет. Нам нечего предложить,
